Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Энилин была осторожна. Она до последнего подозревала, что одинокий дезертир – лишь подсадная утка, а поблизости тихарится ещё целая клятая прорва недругов. Однако ж разбредшиеся по округе охотники – те, кого она самолично научила многому, – ничего подозрительного не нашли. Даже хааной лишь спокойно указывал на скальный гребень. По-видимому, и впрямь не было больше никого окрест. Тогда-то она тетиву и спустила.

У горе-часового при себе, помимо прочего, обнаружился скудный паёк и рожок скверной работы, которым ему, очевидно, и следовало подать сигнал, если что не так. Значит, и дружки его должны быть неподалёку; не далее, чем слышен звук рожка. Хааной по-прежнему упрямо указывал на гребень, и когда первые разведчики ступили на него, им открылось, что неприятельский лагерь куда как ближе, чем они могли бы надеяться.

Он расположился буквально у них под пятой.

Этот скальный выступ, – живи здесь кто, и наверняка дал бы ему некое красочное название, – оказалось, нависал над обширной логовиной, в которой обживались люди. Хотя мало кто дезертиров, промышляющих разбоем, посчитал бы за людей. Следовало признать, место стоянки они выбрали на редкость удачное. Просто так его не отыщешь, случайно не наткнёшься. Однако же, наперекор этому, дисциплинка у здешних лиходеев хворала на обе ноги. О чём можно говорить, когда к одному из часовых незамеченными подобрались дюжина охотников, горстка деревенских сорвиголов, да и банда морским контрабандистов? У тех даже переклички не было. Всего четверть часа заняло выследить оставшихся соглядатаев и расправится с ними. А в лагере так никто даже и не почесался.

И вот, дело осталось за малым, – нанести решающий удар.

– Эй. Эй, смотрите-ка!.. – шепнул один из охотников, пока остальные судачили о том, с какой стороны и как лучше атаковать. – В лагерь кого-то ведут под конвоем.

Все заинтересованные тотчас же подались ближе; ну и Ричард, – от нечего делать.

И действительно: в лагерь ступало ещё человек двадцать, плотным кольцом обступив одинокую фигуру внутри. То ли пленника, то ли некоего важного гостя. С дезертирами его мало что роднило, а судя по одежде и внешнему виду это и вовсе был…

– Да это же!.. – поразился Ричард.

– Себастиан! – закончила за него Энилин, растянувшаяся рядом. – Подмастерье бабки Делиндеары, травницы нашей. Неужто сейчас выяснится, что это он предатель?

После этих слов все они с замирание сердца принялись следили за странствующим монахом; даже Ричард, который запомнил его по недавнему празднеству. Однако же их подозрения так и не оправдались. Себастиана вели будто гостя, да, но стоило хорошенько присмотреться, как становилось ясно – он крепко связали. Вышел к нему не кто-нибудь, а тот самый смурной капитан, при полном параде и с оружием. Подошёл вплотную, бросил несколько фраз, выслушал ответ… и наотмашь ударил Себастиана по лицу. Тот повалился ничком. Капитан гаркнул приказ, и тотчас же подбежавшие дезертиры вздёрнули монаха на ноги и принялись обыскивать. Нашли нечто занятное и спешно отдали своему главарю.

Тот уставился на находку, словно заворожённый . Покачнулся даже. Не отрывая взгляда, он побрёл вперёд на ватных ногах, не разбирая дороги, и лишь мгновение спустя опомнился и принялся изрыгать приказания направо и налево. Слишком далеко, чтобы их расслышать, но суть и без того была ясна. Дезертиры в спешке сворачивали лагерь.

Энилин, изящная, как кошка, поднялась, устроившись на одно колено, вскинула свой лук и натянула тетиву. Наложенная стрела предназначалась беспечному капитану. Пожертвовать скрытностью за его гибель – это был бы хороший обмен, однако, того уже захлестнула окружающая суета; Энилин вела его вплоть до момента, пока он не скрылся за гребнем скального выступа, но шанса на верный выстрел так и не дождалась.

С досадой она ослабила тетиву и опустила лук. С губ её слетело несколько бранных.

– Эй, да вы только гляньте, что они делают, – заметил меж тем Ричард, отхлёбывая бульона из фляги. – Они прикончить его хотят.

Звучал он при этих словах как могила… и, вовсе не без причины. Себастиана, беднягу, привязали к столбу толщиной с телячий окорок, а к ногам его сносили хворост. Его собирались сжечь. Заживо! И вот подобного добрый люд уже никак не мог стерпеть, окажись Себастиан хоть трижды изменник и злодей. Предавать огню должно только усопших, но никак не живых. Это не просто мерзейшая из казней, к коей бесчеловечно и гадко приговаривать за любое, пусть бы и самое страшное прегрешение.

Это ещё и кощунство. Это – просто не по-людски! Не может быть человеку присуща подобная злоба. А если и может, то не следует ему ступать среди живых.

Все, кто в тот момент таился на скальном гребне, сжали свои луки, рукояти мечей и топоров до того крепко, что из жалобного скрипа кожаных оплёток получилось бы соткать мелодию. Кто-то заскрежетал зубами, кто-то принялся дышать гулко и тяжело, подобно быку. Простые гнев и обида превратились теперь в праведную и жгучую ярость.

– Ладно, пора браться за дело, – произнёс Брут, точно жилу отсёк. – Мы с ребятами зайдём слева. Ударим клином вон в то сборище подонков.

– Добро, – пророкотал сухопарый крепыш с повязкой на глазу. Контрабандисты его слушались; на судне он служил боцманом, а с боцманом не шутят. – Ну а мы справа тогда.

Брут кивнул:

– Ну а что намерен делать ты, воин? – обратился он к Такеде.

Чаандиец ни слова не говоря указал на пологий спуск, поросший кустарником.

– Ха! – рыкнул боцман. – Тогда иди вперёд, молчаливый. Мы – прямо за тобой.

– А ты, пекарь, – повернулся Брут к Ричарду, – пойдёшь с нами, или тут осядешь?

– Здесь от меня больше проку будет, – отозвался тот, подтягивая арбалет поближе.

Брут снова кивнул и поднялся. Вместе с ним поднялись и все деревенские, у кого наточенное железо было при себе. Бросив последний взгляд на Энилин, он перебежками двинулся к оговорённому месту, а остальные его люди вприсядку последовали за ним.

Ричард мельком успел этот взгляд уловить, но тот сразу же ему в душу запал! Было в нём столько… столько… он и сам не до конца ещё понимал, что именно в нём было. Вот только внутри у него всё аж сжалось от тоски и невесть откуда возникшей обиды. На всех.

Перехватив арбалет поудобнее, он изготовился к стрельбе.

Один из дезертиров филонил. Ну а почему бы, собственно, и нет?! Атаман скрылся в пещере, довольный, будто пёс, придушивший кошака; у старших рыльце в пушку, – вот ему никто и не мешал каждые пять минут за кусты бегать под видом, что у него, дескать, колики в животе. Ну а там тайничок с самогоном запрятан, и никто-то о нём не ведает.

Вот только на этот раз хитрец, подходя к заветному кустарнику, держась за здоровый живот и кривят от притворной боли, прямо у своих ног увидел нечто, чего – и он мог бы в том поклясться, – ещё несколько минут назад здесь не было. То ли корзинка плетёная, то ли плошка какая диковинная; лежала одна-одинешенька, лишь покачиваясь слегка от гуляющего по логовине ветра. И вроде бы безделица, а всё равно как-то странно.