Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

– Проклятье, я приказал: назад! – рыкнул отставной сотник, но было уже поздно.

Сэндел развлекался. Игрался, будто ребёнок в песке, задирая других мальчишек, что младше его самого. Ну а когда ему надоело – покончил с обоими. Первым стал тот, с единственным топориком в руке. И хотя по ходу боя он разжился ещё и устрашающего вида кинжалом, это едва ли ему помогло. В один миг Сэндел открылся для него; да не просто открылся, а повернулся спиной на сложном замахе. Верный удар, какой и юнцу сопливому удался бы на славу. И не будь сражение с наёмником столь напряжённым и изнуряющим, бедолага-контрабандист наверняка бы разглядел подвох. Ну а так, решил он, что игра всё же стоит свеч, – потому и ударил со всем мастерством, какое накопил за годы.

И это был хороший удар. Жаль только, что цели он так и не достиг.

В то самое мгновение, когда лезвию кинжала должно было коснуться кожи наёмника, рассечь мышцы под этой кожей, раздробить рёбра за мышцами и пропороть сердце за рёбрами, широкая спина Сэндела… просто исчезла! Растаяла, словно пригоршня раннего снега, брошенная в пылающий очаг. Контрабандист пронзил – хоть и мастерски, – только пустоту; наёмник же, со скоростью, казалось, невообразимой для своей мощной фигуры, извернулся, пользуя громадный меч как противовес: ушёл из-под удара, а руку атакующего перехватил так, что тому было уже не вырваться. Пинком выбил его из равновесия, дёрнул вперёд, потянул, – и вот контрабандист уже летел вверх тормашками.

Приземлился он тяжко. Прямо на голову. С размаху. Хруст его шейных позвонков мог бы любого костоправа убедить бросить всё́, и отправиться на поиски иного для себя призвания. И, тем не менее, Сэндел, прежде чем отпустил обмякшую руку несчастного, добавил ему ещё и тяжелым сапогом по глотке. Чтобы уж наверняка. Вторивший этому действу влажный хрип получился лишь немногим менее отвратнее предшествующего.

Хотя, это ещё как посмотреть.

Воин хааной, увы, попался на ту же удочку. Лютый и истовый, став ближайшим свидетелем этой мерзотной расправы, он уверовал в то, что успеет прикончить наёмника, пока тот отвлечён. Потому-то и бросился вперёд, забыв про всякую осторожность.

Сложно винить его за подобное решение.

Свою секиру хааной перехватил ближе к топорищу, дабы удар у него вышел быстрее и экономнее. Ну а Сэндел как раз чего-то подобного и ожидал.

Выгадав момент, наёмник обернулся и предплечьем свободной руки упёрся в дол клинка, готовясь принять удар на крестовину. Казалось, никаких на этот раз уловок не будет – он в своих силах уверен; готов пободаться раз на раз. Но в миг, когда нордскую сталь от волнообразного лезвия отделяло не более ладони, Сэндел вдруг отпрянул с тем проворством, какое присуще скорей скалистым кобрам, нежели человеку. На поверку, мерзавец оказался не просто ловок, но скор как проклятущая небесная молния! Хааной подобной прыти тоже никак не ожидал, а потому не успел ни отклонить удар, ни как-либо иначе среагировать. Рассёк лишь воздух, а миг спустя – принял в свою грудь ужасающее лезвие фламберга. По самые кабаньи клыки! Наёмник тому только улыбнулся, однако, как будто этой победы ему оказалось недостаточно, – навершие своего меча он ещё и в землю упёр; так, что вся эта жуткая «конструкция» осталось стоять без посторонней помощи.

Ну а сам повернулся к собравшейся толпе селян и контрабандистов и, поведя в приветственном жесте руками, расплылся в наимерзейшем своём оскале.

Кто-то бросил в него камень, удачно расквасив наёмнику нос, но тот этого как будто даже и не заметил. Продолжил улыбаться, демонстрируя залитые кровью зубы.

– Проклятье, Гайо милостивый!.. – процедил Брут, сплёвывая в грязь. – Все назад! Никому не подходить к ублюдку ближе, чем на десяток шагов! Ищите себе щиты и пики.

Признаться честно, сейчас он и сам бы с радостью бросился на наёмника, дабы голыми руками свернуть тому шею или, ещё лучше, утопить мерзавца в грязи и крови им убиенных. Однако идейка-то была так себе. Двое хороших людей уже пошли на поводу у подобного «праведного гнева», и вот чем это обернулось. И хотя оба они приходились Бруту добрыми знакомыми, правом отомстить за их гибель он сейчас не располагал. Не ранее, чем выяснит, что дезертиры для всех них готовят. Бремя командира, мать его.

– Эй, в чём у вас там дело-то?! – крикнул меж тем наёмник, соизволив всё же утереть с лица. – В чём заминка? Я сдаюсь, добрые люди. Подходите и возьмите меня!

Вторив словам, Сэндел выставил вперёд руки, соединив запястья так, как если бы их стягивала верёвка. В его сторону тотчас же полетело ещё больше камней, но наёмник удосужился лишь лениво отмахиваться от тех из них, что метили в лицо и голову.

Но вот неровный строй контрабандистов и селян заволновался, и вперёд выступил некий смельчак, готовый принять вызов. Камнепад прекратился как будто бы сам собой.

– Я же велел никому не приблежат… – начал было Брут, но осёкся, увидев, кто́ именно выступил вперёд. То был чужеземец. Такеда, кажется. Ему он перечить не стал.

– Во-от, значит, как!.. – выдохнул Сэндел. Развернулся и направился за мечом.

Широким, размашистым движением он вырвал клинок из груди война-охотника, позволив тому пасть наконец на землю, и встал в низкую стойку, водрузив лезвие себе на плечо и перемазав тем самым дорогие одежды. Замер, изготовившись к бою. Посуровел.

Такеда же напротив, – хоть и держал оружие наготове, но ступал спокойно и чинно, словно собирался не более чем мимо пройти. Лишь взглядом он выдавал свои намеренья. Остановившись аккурат в шести шагах от наёмника, чаандией воздел меч и взмахнул им с такой силой, что вымазанное кровью лезвие в миг очистилось. Багряные капли легли на истоптанную грязь рисунком идеально ровного алого крыла. Любой живописец оценил бы.

Снова взглянув на лезвие, Такеда, тем не менее, не удовлетворился его чистотой: достал платок, – белённый до такой степени, что средь смога коптящей в костре смолы он резал взор, – приложил к клинку и прошёлся им от гарды и до самого острия.

Помаранный, утративший всякую чистоту платок упал прямо в подножную грязь.

Такеда вернул клинок в ножны и замер в фехтовальной стойке; хорошо известной и уважаемой в его краях, но наверняка чуждой для местных невежд. На наёмника, который беспрестанно буравил его взглядом, он не смотрел. Взор свой устремил ко влажной земле.

Так они и застыли, недвижимые, будто каменные изваяния. На мгновение, другое, третье… у мастеров клинка свои причуды. И едва лишь наёмник приготовился рвануться вперёд, – присел чуть ниже, рукоять меча сжал посильнее, – как в спину ему бросили:

– Довольно, Сэндел! Всё, уходим. Возвращайся!.. – и ещё парочку крепких словес вдогонку, которые из тени скального выступа прорычал дезертирский капитан.