Андрей Вейц-Ветер - Пламя в парусах. Книга первая

Надо было видеть лицо наёмника в тот миг. То было лицо примерного семьянина, узнавшего, что жёнка его на сносях, хотя он не притрагивался к ней вот уже больше год; лицо священника, обнаружившего символ своей веры погребённым в отхожем горшке.

Кому-то даже могло сделаться его жаль. Впрочем, он быстро взял себя в руки.

– Пошёл к чёрту! – коротко бросил Сэндел, не удосужившись даже оглянуться.

Дезертирский капитан – это сразу было видно – рассвирепел, но ответил на диво спокойно и вкрадчиво: «Довольно, наёмник. Это – приказ ! Выполняй, что тебе велено».

Ещё мгновение лишь ветер гулял по логовине, гоняя из стороны в сторону чёрную копоть, но это – до тех пор, пока наёмник по имени Сэндел не разразился вздохом столь тяжким, как если бы убиенные сегодня люди вдруг стали небезразличны его чёрствой чёрной душе. Он расслабленно выпрямился, сморкнулся в грязь, а меч на своём плече устроил так, чтоб его легче было носить, нежели сражаться им. Взглянул на чаандийца.

– Ну, видимо, в другой раз, чужак, – изрёк он. – Но ты не волнуйся, я обязательно тебя повстречаю. Лицо у тебя приметное, да и мечик твой мало с чем спутаешь. Ну, до скорого! – После чего развернулся и направился во тьму скального выступа. Задержался лишь у тела хааноя: сорвал с его пояса кушак и, орудуя им как тряпкой, взялся очищать лезвие своего меча от крови. Ну и, проходя мимо командира, оглянулся на него и громко, во всеуслышание, изрёк: – Мы ведь, кажется, договаривались – никаких имён. Так ведь, Слизлик Гейнц , или я что-то путаю? – И после этого окончательно уже скрылся во тьме.

Капитан дезертиров, названный Слизликом Гейнцем, аж побагровел от сказанного. Однако ответить наёмнику так и не решился. Вместо этого, он мстительным взором обвёл собравшуюся толпу, заглядывая с лица. Вот уж где мог не стесняться в выражениях.

– Ну, чего вылупились, собаки?! Радуйтесь, пока можете; дерьма я за ваши жизни не поставил бы!.. – после чего обернулся и скомандовал: – Выпускай! – и зашагал прочь.

И стоило лишь изгвазданному его плащу скрыться в потьма вслед за наёмником, как из тьмы этой загрохотало, застучало и залязгало нечто поистине монструозное. Будто чудище какое рычало и стальной пастью безудержно щёлкало. Но вот лязги пошли на спад и, вскорести, обратились в не более чем ритмичный стальной скрежет. Вояки и кузнецы тот сразу узнали: скрежет сочленений полного латного доспеха. Множества их.

Селяне и контрабандисты приготовились. Никаких команд им уже не требовалось, строй они держали сами. Плечом к плечу с товарищем – оно как-то поспокойнее будет. И вот, из тьмы скального навеса показались первые фигуры. По пятеро, потом ещё по пятеро, и ещё. Всего – двадцать; малый дфорвский шард. Штурмовой отряд суровых низкорослых бородачей. Мало кто из людей видел такой в деле, но… байки-то ходили самые разные.

– А этим какого лешего здесь надо? – вопросил кто-то из контрабандистов и, не дожидаясь ответа, крикнул: – Эй, дворфы, хрен ли вы тут позабыли, а?!!

– Тихо ты! – шикнул на него Брут.

Хотя так-то вопрос был более чем резонный. Какого хрена тут забыли дворфы?! Ещё б придумать, как к ним подступиться, чтобы вежливо об этом спросить…

А шард тем временем вышел из тени скального навеса на свет божий, и, всё тем же боевым порядком, двинулся вперёд. И чем ближе подступали воинствующие дворфы, тем сильнее холодились загривки тех, кто выстроился на их пути. Причин тому хватало.

– А ну стоять! – рыкнул Брут со всей, на какую был способен, сталью в голосе, лишь бы перекричать лязг доспехов. – Если хотите драки, то хотя бы назовитесь!

Дворфы – все до единого, – пропустили его слова мимо ушей с тем безразличием, как если бы не понимали языка или были абсолютно глухи. Никто даже не моргнул. И, тем не менее, вовсе не эта их меланхолия пугала до усрачки. Куда страшнее выглядела амуниция, ибо каждый бородач – хотя народец этот славился своими кузнецами, – был облачён в то, что иначе как мусором и не назовёшь. Стальные кирасы, проржавевшие и почерневшие, изобиловали дырами и сколами лишь в чуть меньшей степени, нежели грубыми, приколоченными кое-как заплатами из жести и подручного мусора. Драные и изъеденные перевязи ощетинились наконечниками калёных гвоздей заместо заклёпок, а стальная сетка из острых прутьев выполняла, видимо, роль кольчуги. Одним словом – с миру по нитке; но всё вместе – не иначе как творение безумца! Тем не менее дворфы исправно двигались вперёд, сохраняя строй, хотя чем ближе подходили, тем отчётливее виднелись на них раны, оставленные подобной защитой. Каждый шаг отмечало кровью.

Ну а оружие было и того хуже. Даже чаандиец не знал, как к ним подступиться.

– Проклятье, чтоб их… Назад! Все назад, – рявкнул Брут. – Строй не размыкать! За каждые их два шага вперёд отходим на шаг. Выманиваем на луки!

Хранить секретность едва ли имело смысл. Даже если дворфы и не понимали сказанного, всё поле боя было усеяно стрелами что колосьями, – даже идиот заметил бы. И тем не менее дворфы послушно шли. Неспешно громыхали вперёд, будто катящийся с предгорья валун. Валун, обвязанный кастрюлями, кольями и обломками клинков…

Одному из селян – подранку, – не посчастливилось оступится при очередном шаге назад. Он выпал из строя и, хотя тотчас же ему подали руку, один из дворфом – в латных перчатках с зазубренными крючьями, приделанными на манер когтей, – упал прямо на него, крепко вцепившись несчастному в ноги. Придавил своим весом к земле и принялся терзать, что остальные аж отпрянули. Кто-то из числа контрабандистов опустил на плечо безумного бородача секач, пропоров хлипкий поддоспешник и, судя по хрусту, раздробив ключицу, но дворф того даже и не заметил. Ну а мгновением позже и вовсе впился в свою жертву зубами! Тут же и остальной шард подступил, и крики несчастного быстро стихли.

– Мать честная!.. – в ужасе выпалил кто-то. Имел на этот ужас полное право.

Тут, наконец, на головы безумных дворфов посыпались стрелы. Благо, те еле шли, и попасть по ним было несложно. Каждая четвёртая – если не третья, – стрела находила себе путь меж сочленений доспехов. И казалось, исход этого боя предрешён, вот только…

Вот только клятые дворфы обращали на стрелы внимания не больше, чем на слова!

– Мать честная! – повторил боцман дрожащим голосом. – Что будем делать, Брут?!

А Брут и сам хотел бы знать ответ. К такому, по его скромному мнению, никакая служба и никакая война не могли подготовить. Да и на ходу не придумаешь; когда на тебя прёт закованный в окровавленное железо крепыш, которого торчащая из темечка стрела нисколько не беспокоит, – как-то совсем несподручно собираться с мыслями.

Поток стрел иссяк. У лучников они закончились. Лишь одного дворфа свалили.