Николай Могилевич - Понтификум. Пепел и грех

– Этот кинжал ничего для меня не значит, в противовес тебе. Я смогу тебя защитить только, если ты будешь рядом, – он отстранился и достал из сумки несколько метательных ножей, заткнул их за ремень, пересекавший грудь.

– Как поможем пряхе, сразу же к Зорасу и его мертвякам. Вон его дом, я эту хибару сразу приметил, как к дереву подъехали. Справа, – Валеад указал на приземистое строение с соломенной крышей. В усеянное звёздами небо поднимался дым.

– Я поняла, доминус, просто… Там правда была мама, как живая, клянусь! – Аристея утёрла слёзы и обхватила себя руками. – Я так по ней скучаю… Почему всё это происходит со мной? Минувшим летом я помогала маме по дому, училась грамоте и мечтала освоить искусство предсказания, а сейчас… – девушка обессиленно опустилась на жухлую траву. Валеад присел рядом. Он сочувственно смотрел на ученицу, с трудом удерживаясь от того, чтобы вновь заключить её в объятья.

– Это всё грехи голода, Аристея. Тогда, во Фрайкоре, когда нам нечего было есть, ты лежала в бреду и раз за разом говорила о маме, будто она стояла совсем рядом с твоей подстилкой. Грехи этим пользуются, девочка моя, – тихо закончил Валеад. Девушка не ответила, лишь ещё сильнее опустила голову.

– Аристея, говорят, Скорбящий написал фолиант, имя которому: «Три течения». В нём заключено былое, настоящее и грядущее. Каждая человеческая судьба нанесена на страницы этого труда, но нет там того, что людям не перенести. Нет злоключений, сводящих человека с праведного пути, – Валеад сотворил двуперстие. Аристея тихо всхлипывала, а цикады пели свою бесконечную песнь природе.

– Взгляни на эти обветшалые дома, девочка. Эти люди живут на мрачных болотах, и каждый день борются за выживание. Грибы, ягоды да подстреленная дичь – вот и всё их пропитание. Гниющие доски и сухие травы составляют их дом. Но они не бегут от этого места, они в него вросли, как корни этого величественного древа. Каждый день они возносят молитвы Скорбящему и благодарят за то, что он даёт им возможность прожить ещё один день. Здешние сервусы не уходят отсюда, потому что так начертано в «Трёх течениях». Ты же можешь уйти откуда угодно и попасть куда угодно, ибо не скована цепями судьбы. Это твой дар. Со временем придёт понимание, девочка, а сейчас, прошу, вытри слёзы и поднимайся, – Валеад протянул девушке руку. Та с готовностью приняла её.

– Пусть этот Скорбящий обратится льдом в глубинах Умбриума, – Валеад сделал вид, что не услышал гневного возгласа. Аристея постучала в просевшую деревянную дверь. Внутри дома что-то заскребло и покатилось по полу.

– Ночь на дворе. А ну, пшли прочь отседова, – грубый женский голос просочился через щель. Валеад кашлянул.

– Прошу нас извинить, добрая женщина, но нам сказали, что у вас захворал сын. Мы странствующие лекари. Позвольте помочь мальчику, – за дверью на мгновение стало тихо, затем послышалось гулкое ворчание.

– Дык каждый встречный шельма может сказать, шо он лекарь, травник или знахарь какой, да токмо слова с делом расходятся частенько.

– Нас пропустил почтенный страж, а уж у него глаз на шельм и пройдох намётан. Не зря же он дозор несёт.

Из-за двери послышался сдавленный детский крик. Через мгновение он повторился снова.

– Добрая Лорка, я слышу, как ваш сын страдает. Пожалуйста, дайте нам помочь ему, – мягко сказал Валеад.

– Мы не разбойники, а лишь усталые путники, ищущие ночлега и возможности помочь добрым людям, – жалобно проговорила Аристея.

– Сколько вас там ещё? Ко мне орава притащилась шоль? – голос за дверью смягчился. Гнев сменился любопытством.

– Ох, нет, нас всего двое, я да моя ученица.

– Ладно, лекари-знахари, но зарубите себе на носу, что у меня на поясе огроменный тесак, а рука у меня тяжёлая. Первые слова молитвы не успеете произнести, как вспорю вам животы, – послышался звук отодвигаемого засова, и на пороге возникла дородная женщина в фартуке, которая потирала загрубевшие руки. С пояса действительно свешивается массивный разделочный нож. Валеад поклонился, и Аристея нехотя повторила поклон. Женщина смотрела на них недоверчиво, но всё же пропустила в дом. Растопленная печь дышала на путников жаром, с потолка свешивались ароматные травы, а возле огня лежал на тюфяке мальчик лет пяти. Дыхание его было прерывистым, будто дырявые кузнечные мехи. Валеад и Аристея быстро опустились рядом с сыном пряхи.

– Что с ним случилось? – спросил Валеад.

– Боль головная донимает. Уже который день. Хнычет постоянно, – рассеянно ответила мать, снимая с пояса нож.

– Чем он занимался до того, как начал причитать про боли? – осведомилась Аристея. Она наклонилась к мальчику и провела рукой по растрёпанным волосам.

– Дык, как обычно, валялся под Белым деревом да травинки пожёвывал. Он у меня это дело любит, – пряха провела по лезвию длинным ногтем. Резкий звук резанул по ушам.

– Аристея, придержи бедняжку, он слишком много дёргается. Надо заглянуть в уши, – Валеад опустился на колени и приподнял голову ребёнка. – Мне нужна свеча, добрая Лорка. Пламя печи не даёт достаточно света.

– Будет тебе свеча, лекарь, – женщина воткнула нож в стоящий рядом с печью стол и запалила свечу. Валеад принял её и прищурился, пытаясь рассмотреть ушную раковину. Тяжело вздохнул.

– Есть шило? И пожалуйста, разбудите сына, иначе всё будет только хуже, – сказал Валеад, ставя свечу на стол. Аристея вопросительно посмотрела на учителя.

– Шило-то есть, да почто оно тебе, одноглазый? С Гариусом-то что случилось? И не юли, окаянник! – прикрикнула на Валеада пряха.

– Если дело касается человеческой жизни, я всегда откровенен. Раз шило есть, накаляйте над свечой. Ребёнок спал на траве, и в ухо заполз клещ. Нужно проколоть его и вытащить, – сухо заявил Валеад.

– Тыкать Гариусу в ухо шилом? Ты что, совсем со своего ума сбрендил, одноглазый? – пряха была готова схватить нож.

– Лорка, если хотите, чтобы эта тварь выела вашему сыну глаза изнутри, то мы сейчас же уйдём, – тихо сказала Аристея. Глаза женщины сделались круглыми от удивления и ненависти, а затем она безвольно опустила руки.

– Делайте что нужно. Грейте своё шило, только пусть с моим мальчиком всё будет в порядке, прошу вас, – Лорка опустилась рядом с сыном и разбудила его. Ребёнок удивлённо посмотрел на пришельцев из-за полуприкрытых век, но Аристея успокоила его.

– Гариус, дорогой, у тебя же болит головушка? – мальчик кивнул и поморщился. – Сейчас перестанет болеть. Твоя матушка заботится о тебе, и пригласила лучших лекарей. Ты только лежи смирно, а мы с дядей Грисом сейчас тебя вылечим, хорошо? – мальчуган перевёл взгляд с Аристеи на мать, и та коротко кивнула.

– Ага, тётя знахарка, – только и смог сказать Гариус. Валеад тем временем накалил шило, и в полутьме мелькнул алый раскалённый наконечник. Аристея и Лорка крепко держали мальчика, а тот не переставал хныкать. Аккуратно, дюйм за дюймом, Валеад вставлял шило в ухо мальчика. Каким-то чудом ему удалось проколоть клеща, не оставив ожогов. Гариус тихонько хныкал от страха и вот-вот готов был разреветься по-настоящему. Пряха мягко вытерла сыну слёзы фартуком: