Николай Могилевич - Понтификум. Пепел и грех

– Что, ручной пёс Эшераля решил выйти на прогулку? – один из солдат бросил подошедшему Лику фляжку. Тот поймал и жадно отхлебнул.

– Да знаешь, Крунис, поссать приспичило, а до нужника ещё идти и идти. Вот рожу-то твою увидел, сразу захотелось костерок ваш обоссать, чтоб вы от холода подохли, – рассмеялся Лик. Солдаты загоготали следом.

– Еретики что-то сегодня слишком голосистые. Пока не дерутся с нами, друг дружку в жопы потрахивают? Знатная у них там веселуха тогда, скажу я вам, – человек в маске отхлебнул ещё немного вина и отдал солдатам мех.

– Я слыхал, что есть у них огроменные, ну просто великаны, мрази. Покрыты каким-то чёрным не то камнем, не то чешуёй, а на голове из того же камня рога, ну как у твоего быка. Если такого на поле боя встретил, лучше сразу бросайся в разлом, потому как в драке его не одолеешь. Особенно если он начинает петь на малефикаруме. Дориус рассказывал, что видел одного такого, – один из солдат обвёл товарищей взглядом и указал пальцем на крепко сбитого мужчину с сединой в волосах. Тот кивнул.

– Ну, было дело. Этих тварей Певчими кличут. Они сидят себе в лесу и голосят. Вроде как через них Алая Дева еретикам силу придаёт, вселяются в них грехи убийства, чтоб предатели могли через пропасти на своих двоих перепрыгивать да праведников кромсать. В общем, нас тогда за провал Падения Грешника кинули. Ещё когда ординарием-воителем был Зендар, башковитый мужик. Почитай лет пять назад. Ну, так и вот… – Дориус вышел вперёд, на усах застыли снежинки. – Мы тогда еретиков знатно потеснили, и Зендар, значится, орёт: «Не жалей себя, воины веры, погоним поганцев до их лагеря!». А нам, значится, думать не положено, нам бегать да рубить положено, – он поднял указательный палец вверх, будто преподавал новобранцам военную науку.

– Бежим мы такие радостные, псалмы распеваем, еретикам болты из арбалетов в спину всаживаем. Бежим, бежим, ноги в снегу утопают. Тогда весна зиме не уступала, лютая была, не то что нонешняя, – Дориус хлебнул из меха, прополоскал горло и смачно сплюнул. Солдаты закатили глаза, но смолчали, привыкшие к причудам ветерана. – Ну и впереди лес уже виднеется, а там, по докладам, как раз их лагерь был. Шмыгают, значится, еретики под кроны, а мы аккурат на расстояние полёта стрелы подошли. Как я и говорил, Зендар башковитым мужиком был. Сходу не попёр в лес, а выстроил нас и, как это обычно на смотре бывало, проехал на боевом коне перед нами, вытянул палицу и гаркнул: «За каждого убитого еретика в лагере плачу по пятёрке золотых ведисов! А ну, марш рубить нечестивцев!», – Дориус фыркнул и пробежал вокруг костра, изображая несущегося галопом командира.

– И тут из-за деревьев выходит эта тварь. Сосну выворачивает с корнем и как пушинку в конников метает. Р-р-раз! – ветеран поднял руки, запуская невидимое дерево. – Топор гигантский, как два меня, с земли поднимает и бежит на нас, не переставая горланить. Мы остановились, взвели арбалеты, ребята щиты подняли, конники развернулись, и готовимся порубить ублюдка. И тут я смотрю: наросты эти не только на голове и руках, он весь уже покрывается ими. Будто скала на тебя несётся! – Дориус снова отхлебнул вина и задрожал. Взгляд устремился на запад – туда, где пустынную ледяную землю пересекали гигантские пропасти. – Ничего ему сделать не смогли… Стрелы отскакивали, а топор сметал сразу нескольких наших ребят за раз. Кто-то из круциариев попытался остановить его, но эта тварь, едва колокольчики заслышала, подняла с земли кобылу и запустила в беднягу. Мгновенно пришибло. И… – рассказ ветерана прервал Лик, медленно хлопая в ладоши. Дориус осёкся и гневно посмотрел на убийцу. Остальные солдаты тоже заворчали.

– Ну не дуйтесь, что я прервал такую потрясающую сагу. Могучий воин… – с издёвкой произнёс Лик, указывая на Дориуса. – Кажется, вам чего-то не договаривает, друзья. В битве у Студёного леса тогда почти все полегли, а самого Зендара знатно этот урод покромсал. Не подоспей я вовремя, великан этот точно прикончил бы славного ординария-воителя! Хотя лучше уж такая смерть, чем от меча в живот, когда он сидел в нужнике, – усмехнулся убийца. Солдаты притихли, а Дориус, несмотря на холод, побагровел от злости. Кулаки яростно сжимались и разжимались.

– Десять ребят из пяти сотен пережили ту бойню, и каждого я в лицо знаю, потому как бок о бок с ними стоял. Всех их наградили да по домам распустили. Вот твою рожу не припомню. Про такую мясорубку не рассказывают, кривляясь, будто шут в дешёвом балагане, – Лик снял с шеи продолговатый чёрный камень и протянул его Дориусу. Тот неохотно принял его и стал рассматривать.

– Странно, что в лице ты не изменился, когда увидел нарост с головы той твари, – сказал убийца, подходя ближе. Солдаты шептались между собой, строя догадки, но никто не вмешивался.

Первый удар сломал Дориусу нос. Тут же Лик крутанулся, впечатывая локоть в лицо ветерану. Со стоном он повалился в снег, зажимая нос. Сапог убийцы припечатал руку Дориуса к земле. Товарищи воина отпрянули. Никому не хотелось драться с наёмником Эшераля. Лик же наклонился к лежащему на снегу Дориусу и вытащил из-за голенища кинжал. Впечатал рукоять в висок солдата. Красные глаза под маской недобро блеснули в свете костра. Лезвие кинжала теперь трепетало в опасной близости от расширившегося левого глаза Дориуса. Убийца прошипел:

– Ещё раз услышу от тебя эту историю, падаль, заставлю посмотреть на собственные грешки, – Лик ещё раз ударил Дориуса в лицо. Сильно. Тот застонал. – У меня там товарищи сгинули, мразь, а ты превратил трагедию в посмешище, – ещё один удар рукоятью обрушился на лицо воина.

– Слушай, Лик, прекращай. Он завтра в дозоре, а после твоих тумаков он вряд ли зенки-то откроет. Заплывут, – Крунис отделился от товарищей и положил руку на плечо убийце. Лик обернулся, метнув полный гнева взгляд. Крунис отступил, поднимая руки.

– Ты лучше не говори мне прекращать, тесерар*. Когда один из твоих сосунков порочит память о славных ребятах, что сложили головы на опушке того леса, я его отучаю от этого! – рявкнул убийца и пнул Дориуса под рёбра. Ветеран не сопротивлялся, он тихо мычал и стонал. – Мы тогда завалили Певчего, тесерар. Певчего, мать его! И трахни меня конский хер в задние ворота, я не позволю какому-то куску дерьма насмехаться над той битвой.

Крунис замолчал. Остальные тоже притихли. Не притих только колючий северный ветер, что притуплял боль лежавшего в снегу Дориуса. Однако притупить боль Лика буран не мог. Слишком жестокой была та бойня. Слишком многих он потерял в тот день, а лица выживших навсегда отпечатались в его памяти неизгладимым клеймом. Человек в маске снял ногу с руки ветерана и поднял чёрный камень с земли. Развернулся к солдатам. Кто-то бросился помогать Дориусу, кто-то отвернулся.