Марк Рабинович - Времена

– Рассказывай – потребовал командир, не переставая грести и глядя на меня строгими серо-голубыми глазами, напомнившими мне буравчики князя.

Я рассказал ему свою легенду, не упомянув Аню. На северо-восток киевщины меня якобы послал «дядя» разведать торговые пути.

– Арье, сын Борисов, значит? – переспросил он – Ну, знакомься. Вон того облома – он показал на вооруженного – зовут Добрыня, Добрынин сын. Стрелок наш зовется Олешко сын Радонега. Ну а меня зови Элияху.

– Ваше, хазарское, имечко-то – захохотал Добрыня.

Элияху недовольно покосился на него. Вверх по великой реке мы шли недолго. Вскоре лодка ткнулась в берег, мы вышли и лодочник лениво погреб назад, вниз по течению к Киеву. Отсюда начиналась дорога. Но уже через час я слишком хорошо понял, что на левобережье называли дорогой.

От Киева до Заворичей около шестидесяти километров и это ровно столько, сколько надо преодолеть во время марш-броска по окончании «курса молодого бойца» в нашей армии. Мы тогда шли с полной выкладкой, по очереди таская взводный миномет, два пулемета и носилки, и прошли дистанцию за два дня и одну ночь. Но тогда мы шли по хорошим грунтовкам или через плантации цитрусовых. Здесь же дороги как таковой не было вовсе. Тропа карабкалась вверх по склонам, падала вниз в овраги, продиралась сквозь орешник, обходила болота и вилась сквозь дубравы. Здесь не прошли бы волы Магуты и мне, как торговому агенту радхонитов, следовало подумать о вьючных лошадях или верблюдах. Впрочем, как агентом, так и радхонитом я был липовым. В общем, если до Заворичей и было три поприща, то это лишь если по карте, напрямик, а тропа делала этот путь втрое длиннее.

Здесь, на левобережье, не было незащищенных сел, как на правобережной киевщине. Нам попалось лишь одно поселение, окруженное частоколом, с двумя сторожевыми вышками и проплешинами обработанных полей вокруг. Больше всего этот форпост напоминал израильский кибуц времен «стены и башни 6 6 Так назывался период до и сразу после Войны за Независимость, когда каждое поселение было самостоятельной боевой единицей. ». Такие стены были недостаточной защитой от армий, но могли помочь против набега небольшого племени. Поселок мы обошли стороной.

Котелка и крупы у нас не было и спецназовцы время от времени по очереди отправлялись на охоту. Добрыня и Олешко пользовались луком и добывали жирных, отъевшихся зайцев или куропаток. Олешко однажды приволок трупик лисы, полночи очищал шкурку и сложил ее в свой вещмешок. Элияху один раз тоже пошел на охоту. Лука он с собой не взял, но каким-то образом вернулся с добычей – небольшой косулей, которую он нес на плечах, как Кевин Костнер в фильме про того же Робина Гуда. По вечерам мы жарили мясо на костре и ели его с сухарями и ягодами: земляникой и морошкой. Незаметно подглядывая за бойцами, я научился пользоваться кресалом и зажигать костер. Но, в остальном, пользы от меня было мало и я недоумевал, зачем я нужен этой троице; в их альтруизм верилось с трудом.

Начиная с третьего дня мы стали двигаться иным аллюром. Вероятно, наш отряд уже вступил в опасные земли и стало необходимо идти осторожно и с оглядкой. Теперь один из бойцов уходил вперед, а мы ждали сзади условного сигнала. Этот сигнал всегда был разным: крик сойки, волчий вой или еще какой-нибудь приличествующий лесу звук. Лишь услышав этот сигнал, мы начинали движение, доходили до какой-то известной лишь им метки и все начиналось с начала. Это скаутская методика слишком медленно приближала меня к Ане и, поэтому, чрезвычайно раздражала, но выбора все равно не было. К тому же во мне начали пробуждаться давно и прочно забытые инстинкты. Может по этой, а может быть по какой иной причине, но однажды меня послали в дозор. Этому предшествовали некоторые странности. Во-первых, из дозора вернулся Добрыня и о чем-то некоторое время шептался с командиром, причем оба поглядывали на меня. Олешко при этом делал такой вид, как будто ему или неинтересно или и так все понятно. Во-вторых, когда Элияху предложил мне выдвинуться, он, по-видимому, забыл договориться со мной об условных сигналах. Кричать зверем или птицей я не умел, а раций на средневековой киевщине я не заметил, зато заметил осторожный взгляд из под бровей, брошенный на меня стрелком. И, наконец, то ли мне показалось, то ли наш стрелок действительно быстро метнулся в заросли слева от тропы. Но мысли мои были заняты Анютой, думать обо всех этих странностях мне не хотелось и, как вскоре выяснилось, зря.

Левобережная тропа в этих местах шла сквозь густой лес, в котором кустарник заполнял просветы между развесистыми дубами. Потом дубрава сменилась сосняком, разбавленном редкими березами и я с удовольствием втянул в себя запахи смолы и ягод. Тропа пошла в неглубокий овраг между двумя песчаными склонами и тут к запахам леса примешался еще один, посторонний, запах: явственно запахло человеческим потом. Вряд ли это был один из мушкетеров, остававшихся далеко позади меня. Навыки, вбитые утомительными тренировками, сработали раньше сознания и, когда с обеих сторон раздался пронзительный свист, я даже не вздрогнул, уже держа руку на деревянной рукоятке ножа. Свистели оглушительно, протяжно, на низкой, богатой обертонами ноте, и я даже успел позавидовать невидимым свистунам, потому что мне самому свист не давался. Но долго предаваться этому чувству мне не дали… С обеих сторон оврага, на тропу с песчаных склонов спрыгнули шестеро, по трое с каждой стороны. В темных туниках и таких же штанах, по уши заросшие густыми бородами, с длинными волосами, забранными разноцветными банданами, они смело могли бы сниматься в массовке про лесных разбойников. Рассматривать лица нежданных гостей мне было некогда, лишь показалось что меня приветствовали представители нескольких национальностей. Вооружены они были необычайно пестро. Трое держали в руках топоры на короткой, рабочей, а не боевой, рукояти. У двоих в руках были основательно суковатые дубины. И, наконец, последний целился в меня копьем с широким листообразным наконечником. Луков я не заметил, но еще пара-тройка запасных могли затаиться в чаще. Я бы, по крайней мере, именно так и сделал, но понадеялся, что нападавшие до этого не додумались. Самым опасным из них был копьеносец, который мог метнуть свою сулицу в самый неподходящий момент. На нем-то я и сосредоточил боковое зрение. Топорников я не слишком боялся, ведь замах топором, впрочем как и дубинкой, требует секунды, а эту секунду я им давать не собирался. Но что им от меня надо?

– Куда идешь? – не размениваясь на приветствия спросил один из них.

Наверное, это был их атаман, если судить по отороченной красной лентой тунике и огромному оберегу на шее. Держа топор в левой руке (левша?) он постукивал обухом по ладони правой. Говор у него был странный, но слова были древнеславянские и я понадеялся, что засаду устроили не печенеги, а простые бандиты. Против профессионалов у меня не было шансов.