Марк Рабинович - Времена

– Сиди здесь! – приказал Илья и исчез в кустарнике.

Сказано это было резким, командным шепотом и я счел за лучшее повиноваться, тем более что события на опушке начали развиваться стремительно. Из перелеска вышли двое и направились к Добрыне. Один держал в руках готовую к броску сулицу, а второй – натянутый лук с наложенной стрелой. Но подойти к раненому им не дали. Раздался еще один свист, похожий на предыдущий и лучник упал с оперенной стрелой в горле. «Соловей» с сулицей резко повернулся и в панике стал быстро водить своим копьем из стороны в сторону, не видя противника. Раздался еще один посвист и стрела вошла ему в район бедра, выбив фонтан темно-вишневых брызг. Раненый истошно завопил, упал на одно колено и неуклюже пополз к лесу, волоча за собой пробитую насквозь стрелой ногу. Ему на помощь выбежали двое, затравленно оглядываясь вокруг. Не успели они пробежать и половину расстояния до раненого, как стрела вошла в хребет одного из них. Второй, бросив первого, рванулся было обратно в лес, но его остановила еще одна стрела. Похоже было, что Алеша Попович зря стрел не тратил.

В его тактике легко узнавалась методика современных мне снайперов: подстрелить одного и тем самым выманить его товарищей под пулю. Именно за это снайперов и недолюбливают в войсках. Я с этим уже сталкивался в Хевроне, когда наших ребят заманили в лабиринт улиц Старого Города и расстреливали по одному. Патруль за патрулем, джип за джипом, бросались они в эту ловушку, зная что это ловушка, но все равно лезли в нее, надеясь спасти друзей. Мы тогда потеряли одиннадцать бойцов и моего друга вместе с ними.

Оторвавшись от мрачным мыслех, я посмотрел на поле и увидел два неподвижных тела, раненого, все еще ползущего к лесу и поднимающегося с земли Добрыню. Последний выглядел совершенно невредимым. Вдруг в лесу, слева от меня раздался вопль боли и на опушку выскочил еще один человек, наверное – оставшийся в живых «соловей». Он помчался почему-то в сторону Заворичей, как будто надеялся, что его там спасут. Но убежать ему не удалось, потому что в спину ему воткнулось лезвие кинжала, а из кустов показался Муромец. Двигался он какой-то дерганной, подпрыгивающей походкой и на поясе у него оставался только один кинжал. Раненый лезвием в спину пробежал еще пару шагов, остановился, как бы задумавшись о чем-то, и упал. Только тогда Муромец расслабился и ушел обратно в лес уже своей обычной походкой, наверное, собирать кинжалы. Так вот каким оружием владеет наш командир, подумал я. Наверное образ детины, уныло размахивающего огромным мечом, был придуман пропагандистами более поздних времен.

Я не стал смотреть как Муромец и Добрыня добивают «соловьев». Вместо этого я рассматривал оружие Алеши, который появился справа из кустов так же неожиданно, как и исчез. Его лук не был похож на знаменитые «лонгбоу», которые прославят Англию через два столетия. Был он, надо полагать, покороче, хотя и не так мал и был он композитным, а не цельнодеревянным, как у стрелков из Шервуда. Трудно было сказать из чего он сделан, но в рукояти явно прослеживались следы рогов какого-то копытного.

– Что смотришь? – проворчал стрелок.

Я уже заметил, что он злопамятен и. наверное, все еще злится на меня из-за «поповича».

– Славное оружие – примирительно сказал я.

Его лицо разгладилось. Было похоже, что свой лук он любил нежною любовью. Интересно, дал ли он ему имя? Но спрашивать было неразумно.

– Я зову его Куркуте – неожиданно сказал Алеша.

Похоже, он реабилитировал меня за «поповича».

– Бабка моя по матери была из этого рода. Что смотришь, как вятич на Цезарь-град? Да, течет во мне и печенежская кровь. Вот и лук мой печенежской работы.

– Такой лук небось хорош и в конном строю? – предположил я, строя из себя знатока.

– Верно говоришь, хазарин – кивнул он – Приходилось нам и в конном бою биться.

– А почему сейчас вы пешие? – удивился я.

– Ты что, с березы свалился?

Он произнес «с брезы» как и Анюта с экрана моего ноутбука и у меня привычно перехватило дыхание. Было это тысячу лет тому вперед и уже казалось мне нереальным. Реальным же был Киев конца Х века, Лес и Заворичи на холме, где была моя любимая.

– Мы же сейчас в Лесу, а не в Поле – продолжил Алеша – Здесь конным быть – лишь мишенью служить.

– Вроде не похож ты на печенега – спросил я осторожно, отвлекшись от своих дум.

Как выглядят печенеги, я представлял себе смутно, лишь мое необузданное воображение рисовало что-то раскосое и злобно ухмыляющееся. Рыжего печенега я представлял себе с трудом, хотя каких только гримас не подносит нам генетика.

– Так дед же у меня был из русов. Его так и прозвали – Тур Рыжий. Он взял мою бабку, а она родила ему девочку вместо сына, так он ее чуть не покалечил за это. А та девочка стала моей матерью. Теперь тебе понятно?

Я кивнул. Про отца он предпочел не упоминать, а я предпочел не спрашивать. Тем временем подошли остальные, волоча кучу оружия.

– У этих снаряжение получше было – радостно сообщил Добрыня.

Он вовсе не выглядел раненым.

– Это была основная ватага, следили за заставой – хмуро сказал Илья – Поэтому и вооружены лучше. Посмотри хазарин, может подберешь себе что-нибудь.

Я нашел себе короткое копье и длинный кинжал, как у Добрыни. Когда-то, совсем в иной жизни, я пробовал свои силы в семиборье. Больших успехов в спорте я не добился, но копье смог бы метнуть, вот только не уверен, что в человека.

– Выдвигаемся – приказал командир и повернулся ко мне – Ну что, Арье, целую седмицу ты мечтал о Заворичах. На, бери их сейчас целиком.

Последние фразы он произнес на иврите, в очередной раз удивив меня. Собрав пожитки, мы двинулись через поле.

Мои спутники неторопливо поднимались на холм, а мне трудно было удержаться от бега. Я все время думал о том, как бы ухитриться и увидеть Анюту не разозлив Неждана-сотника и не получив мечом по шее. Странно, но меня совсем не интересовал вполне естественный вопрос, а обрадуется ли она неумелому и небогатому жениху из полувраждебной Хазарии? Помнит ли она меня, любит ли? Все это почему-то совсем меня не пугало, наверное, я просто верил изумрудным глазам за которыми пришел через тысячу лет и миров, сам не понимая как.

– Застава в Заворичах прикрывает трубежский брод – объяснял мне Муромец – А брод открывает прямую дорогу на Киев-град. Поэтому застава так важна. Трубеж-река, это вообще наш восточный рубеж от сих мест и до ее русла на Славутиче там на юге…

Он еще что-то говорил, но слушал я его невнимательно, все мое внимание было приковано к заставе. Она представляла из себя высокий частокол из огромных сосновых стволов, за которым виднелись верхушки крыш. Другие дома, скорее даже не дома, а небольшие избушки, лепились к стене снаружи, образуя посад. Вход в детинец шел через мост, явно не разводной, перекинутый через неглубокий ров. Мост упирался в ворота из тесаных бревен. С точки зрения фортификации укрепление явно оставляло желать лучшего: частокол не вызывал трепета, а ров несомненно был выкопан чисто символически. Ворота были распахнуты настежь, но охранялись. Нам навстречу лениво поднялись два воина в тигелеях, а не в кольчугах, что свидетельствовало либо об их низком статусе, либо о слабом финансировании заставы. Они были похожи друг на друга как братья, оба коренастые и усатые. Возможно они и были братьями.