Марк Рабинович - Времена

– Гусиный жир есть? – спросил я Уладу.

– У меня всегда с собой – гордо ответила она.

Вместе с ней мы перевернули бесчувственную Анюту на живот и намазали ей спину гусиным жиром. Я велел Уладе вздуть огонь и зажечь лучину. Как же это делается? Бабуля, милая, помоги! Никогда не молился душам умерших, не положено это еврею, но сейчас я готов был это сделать. С замиранием сердца я взял одну склянку, пихнул в ее отверстие горящую лучину и быстро шлепнул «банку» на худенькую спину моей любимой, из которой выпирали острые лопатки. О чудо! «Банка» прилипла, вобрав в себя немного кожи. Теперь вторую, третью. Постой, Лёва, как там бабушка говорила: не ставить близко к сердцу. Через минуту десяток «банок» равномерно распределились по аниной спине, оставляя островок там, где билось сердце моей возлюбленной. «Банки» мы накрыли одеялом, но все равно они были заметны, и Неждан, войдя в комнату с «освященными» корками, воскликнул:

– Это еще что за бесовство?

– Не богохульствуй! – строго упрекнул я его – То банки Святого Фомы из Нетании. Ими Ибн Сина лечил самого иерусалимского патриарха.

Этот бред сработал и сотник примирительно спросил:

– С корочками-то что делать?

Я задумался. Вроде бы пеницилла, если это она, сильнее всего действует орально, но антибиотик это еще и яд, насколько я помнил из мудрых статей в Сети. «Не занимайтесь самолечением!» вспомнилось мне грозное предупреждение из листовок министерства здравоохранения. А что, если иного выхода нет?

– Вот что, Улада – я посмотрел на знахарку – Будешь давать ей по три корочки, растолченные в питье. Из остальных сделай кашицу и прикладывай компрессы на спину. И смотри, чтобы плесени было побольше.

– «Компрессы»?

– Ну, примочки.

– Сделаю. А как же отвары?

– Обязательно. И малину давай и иван-чай. Вот с отварами и давай ту плесень. Как поняла?

– Не беспокойся, лекарь, все сделаю как надо.

Неждана я заставил прочитать «Отче наш» еще десять раз для отсчета времени и, после этого, снял банки. На аниной спине остались красные круги, как и полагалось. Теперь следовало ждать и лечить, лечить и ждать. Неждана я отослал из дома заниматься обороной детинца, а Аню оставил на попечение Улады и вышел на крыльцо. Там сидел Добрыня с узелком хлебных корок, собранных по соседям.

– Так ты на самом деле лекарь? – с уважением спросил он.

– Если по правде, то нет – честно признался я, садясь рядом с ним – Но кое-что я умею.

– Лечить можешь, значит лекарь – твердо заявил он – А все эти цеха и важные имена, это ведь для Неждана, верно?

– Верно – устало согласился я.

Меня потихоньку отпускало напряжение, начинали дрожать руки и кружиться голова.

– Спит – сказала Улада, выходя на крыльцо – Жар не спал, но спит уже лучше и не так хрипит. Ты мне верь лекарь. Я хоть так как ты лечить не умею, но дело свое знаю. Думается мне, теперь дело на поправку пойдет. А со склянками это ты ловко! Они же жар вытягивают. Пожалуй, перейму я у тебя это дело, только молитвы возносить не буду.

И она весело подмигнула мне, наверное раскусив мой блеф. Так что же это получается? Выходит «банки» тоже я изобрел? Но наверху, на узкой лавке, металась в бреду моя ненаглядная и думать о парадоксах времени мне не хотелось. Что там еще говорила моя мудрая бабуля?

– Вот еще что – сказал я Уладе – Душно в той комнате. Надо все открыть и проветрить, только без сильного сквозняка. А больную накрой одеялом, но так, чтобы рот и нос дышали.

Она молча кивнула и исчезла в доме.

– Пойдем – сказал Добрыня, поднимаясь – Нам отвели избу за оградой. Там и переночуем.

Даже если бы Добрыня с Ильей не храпели бы с громкостью танковых моторов, заснуть бы мне все равно не удалось: перед глазами стояли острые лопатки на аниной спине и ее прекрасные глаза, подернутые страшной пленкой. Забылся я только под утро и вскоре меня снова разбудило солнце. На крыльце сотникова дома меня ждала Улада.

– Можешь зайти, лекарь – сказала она вместо приветствия – Сотника нет, ушел на стены.

– Как..?

– Заходи, заходи – она улыбалась.

Анюта тоже улыбалась мне…

– Лёв! Лёв! Неужели это ты? – шептала она и на глазах ее уже не было смертной паволоки.

Я бросился к ней и прижался губами к ее лбу. «Потный», отметило подсознание? Это хорошо! Но додумывать мудрую мысль я не стал, потому что вообще перестал думать, ощущая тепло (жар еще не спал, подсказало назойливое подсознание) моей любимой.

– Это я, родная – прошептал я ей в ухо.

– Лёв! О, Лёв! Ты разбил свое Зеркало ради меня?

– Не говори так много, Анечка, тебе нельзя. Тебе сейчас надо много спать.

– Анечка… Как хорошо-то… И как смешно ты говоришь по нашему.

Она закрыла глаза, но улыбка, улыбка счастья не исчезла с ее лица.

– Шел бы ты отсюда… Лёв, пока сотник не заявился – хмыкнула Улада.

Мне вспомнился еще один бабушкин совет.

– Накормить бы ее нежирным куриным буль… – я поправился – … куриным отваром?

– Сделаем – весело промурлыкала Улада – А ты пока иди-ка от греха.

Я вышел на улицу. На лавочке у соседнего забора сидели две бабы в платочках.

– … Никто не знает, где та страна – продолжала одна из них видно давно уже идущий разговор – И дороги в нее нет. А чудес в ней немеряно.

– Брешешь ты все, не бывает таких домов, чтобы до неба. Как же в спальню-то забираться?

– А у них есть такие короба, что сразу взлетают куда надо.

Ни хрена себе! Это же они про лифт в высотном доме. Неужели на древней киевщине есть еще пришельцы, кроме меня? Между тем, рассказчица продолжала гнуть свое:

– Еще в той стране огромные птицы летают, а в животе у них люди сидят. Самолет называется, потому что сами летают.

– И кто же тебе такие сказки рассказывал?

– Странники говорили, а странники врать не будут.

– Они что, сами те чудеса видели?

– Не, врать не буду, сами они не видели. Им то один хазарин с Подола рассказывал.

Вот блин, так это же Авраам! И нет тут никаких путешественников во времени, кроме меня. А я трепло! Надо было Авраама предупредить, чтобы не болтал. Сам он, может и не верит, но красивые сказочки рассказывать горазд.

– А еще там у каждого есть такое зеркальце малое, что если в него смотреть, то видно того, кто за сотню поприщ. И телеги там сами ездят по дорогам, а дороги те ровные как стекло ромейское.

– Ага, рассказывай. А печки там не ездят?

– Может и ездят. В такой державе все может быть.

Оп-ля, подумал я, так мы же сейчас наблюдаем рождение сказки про Емелю. Наверное, и ковер-самолет тоже моя работа, ну а серебряное блюдечко с наливным яблочком будет прообразом компа с мышкой. Вот так и возникают парадоксы времени и нездоровые сенсации. Постой, ведь это другой мир. Другой ли? Я посмотрел на молодую Луну, темную в свете яркого Месяца. Может быть раньше и у нас тоже были и Луна и Месяц. А теперь остался только один спутник, зато с двумя названиями. Все это следовало обдумать, но думал я лишь о хрипах в легких у моей любимой.