Марк Рабинович - Времена

Прошла неделя, пошла вторая, а мы все шли на восток. Теперь мы двигались с оглядкой, высылая вперед дозор. Немногочисленные деревни и городки мы обходили стороной, не зная, какой прием в них встретим. Маленькие или побольше, все они были огорожены частоколом, а порой и стеной из горизонтально уложенных бревен. И все они лепились по берегам рек, поэтому нам приходилось довольствоваться ручейками, которых, впрочем, было здесь множество. Порой мы встречали охотников или бортников, но они благоразумно делали вид, что не замечают вооруженных людей, а мы им не препятствовали. Мясная диета начала нам надоедать и Муромец разрешил ополовинить неприкосновенный запас ржаных сухарей.

К середине второй недели вдали, на холме над слиянием двух рек, показался город побольше.

– Карачев-град – махнул рукой Муромец – Название-то почти как у моего родного села, как домой вернулся, хоть и далеко еще до Мурома. Тоже наверное булгары воздвигли, если по прозвищу судить. Хотя нет, вряд ли они так далеко от Итиля заходили. Это скорее твои хазары, Арье, город-то назвали.

– Надо бы зайти, старшой – предложил Добрыня – Хоть людей поспрашиваем, а то идем как слепые.

– Дымы над избами тебя не смущают? – спросил Алеша, показывая на город – Не похоже, чтобы печки топили.

Действительно, над городом поднимались несколько клубов дыма, как будто в нем занялось сразу несколько пожаров. Огня, однако не было видно.

…Мы осторожно входили в Карачев через распахнутые и никем не охраняемые ворота в высоком частоколе и город нам не нравился. Был он тих и мертв, лишь низко стелились три или четыре черных дыма. Мертвыми казались избы, мертвыми были заборы, мертвыми казались деревья. Было похоже, что недавно прошел дождь и наша обувь промокла насквозь. Ходить в лаптях было удобно и бесшумно, как в легких теннисках фирмы «Найк», но то было в лесу. Теперь же они чавкали в вязкой глине и приходилось с силой выдирать ногу, рискуя оставить там и сам мокасин и обмотку. Наша четверка осторожно кралась вдоль по переулкам, не зная чего ожидать, Алеша держал наготове полунатянутый Куркуте, рука Ильи застыла на поясе, а Добрыни – на затылке. Я держал свое копье острием вниз, как держал когда-то винтовку с подствольным гранатометом в переулках Хеврона. В проулках валялось какое-то тряпье, битая глиняная посуда, а у одного из заборов мертвой тушкой лежала растопырившаяся безглазая тряпичная кукла, зловещая как клоун из старого ужастика. Первого человека мы встретили в одном из переулков. Это была пожилая женщина, стоящая на коленях спиной к нам и отбивающая странные, монотонные поклоны. Приблизившись, мы с ужасом увидели, что она склонилась над неестественно изломанным телом девочки, из-под которого мутной бурой лентой извивалась засохшая струйка крови. Муромец вышел вперед, загородив своей спиной мрачную картину и милосердно избавив меня от созерцания подробностей.

– Соловьиная работа – сказал голос у нас за спиной.

Мы повернулись и стрела на Алешином луке уперлась в грудь старика. Выцветшие глаза смотрели на нас строго и спокойно.

– Не грози мне, малец – бесстрастно сказал старик нашему стрелку – Нечем тебе мне грозить, кроме смерти. А мне та смерть в избавление будет. Ну, бей же!

Стрела дрогнула и опустилась.

– Что с градом, старик? – строго спросил Муромец – И где ваша стража?

– Стража? – он как будто задумался над трудным вопросом – Стражу наши Змеи порвали на Смородине-реке.

– Какие еще Змеи?

– Не знаю, сам я их не видел. А только вышли наши ратники из детинца, думали «соловьев» побить, да только обманули их те «соловьи», выманили под змеиные зубы.

– Да ты говори толком! Что за «змеи»?

Можно было подумать, что старик напуган и с испугу несет чушь про каких-то соловьиных змеев. Но нет! Он был спокоен, как раввин на похоронах. Впрочем, это и были похороны, похороны его города.

– Сам я тех Змеев не видел – он как будто отчитывался перед кем-то – А из наших ратников вернулся только один, весь израненный и сказал, что порвали их всех Змеи на Смородине. Стали мы его расспрашивать, а он уже неживой. Тут-то «соловьи» на город и навалились, а с ними еще какие-то незнамые люди.

– А дальше? – спросил я с замиранием сердца.

– Дальше? – переспросил он, как будто мой дурацкий вопрос заставил его задуматься – Дальше они добили всех мужиков, кто еще мог держать топор в руках и занялись девками и бабами. Нет у нас теперь девок в Карачеве, всех угнали, кто позор пережил. Да и града больше нет. Хорошо, был дождь недавно, а то все бы давно сгорело.

Он посмотрел слезящимися глазами на черные дымы.

– Но ничего – это прозвучало зловеще – Скоро тот пожар разгорится и будет тогда пепелище. Гасить-то некому.

– Сколько их было? – деловито спросил Алеша.

– Десятка три, а то и четыре. Все больше «соловьи», но и тех было немало.

– «Тех»?

– Не знаю, что за народ – пожал плечами старик – Эти сами не зверствовали, но и «соловьям» не мешали.

– Жалеешь небось, старик, что тем злодеям кров и хлеб давал?

Он посмотрел на Илью, задавшего этот вопрос и его спокойное лицо стало жалким и сморщенным.

– Когда ж то было? Да и кто тогда знал, что они озвереют и стыд потеряют? Эх, надо было нам под владимиров крест идти, все целее были бы.

Наш отряд вышел из мертвого города и двинулся на восток, туда, где по указанию старика, текла река Смородина. Там мы предполагали обнаружить основные силы Соловья и непонятных «тех» людей. Таинственных «змеев» мы сочли разумным не упоминать к ночи.

– Теперь ты понял, старшой, почему нам каган не велел трогать Соловья? – мрачно спросил Алеша.

Муромец ничего не ответил, лишь прибавил шагу, но внезапно остановился и тихо и невнятно прошипел:

– Каган, не каган…

Он мотнул головой, как бы отгоняя муху и мы продолжили движение. Мне вспомнилась давно читанная фраза про «дубину народной войны» и я понял, что и дубина, несмотря на отсутствие лезвия, может стать обоюдоострой. «Соловьи», начинавшие как народные мстители и пользовавшиеся всенародной поддержкой, выродились в откровенных бандитов, ненавидимых всеми.

Мы нашли неширокую и неглубокую реку Смородину, берега которой сплошь заросли орешником, и двинулись вверх по ее течению, туда, куда указывали многочисленные следы сапог и лаптей.

– Смотрите! – тихо вскрикнул Добрыня.

На мягкой, влажной от дождя и реки земле, рядом с человеческими следами виднелись две цепочки трехпалых отпечатков, напоминающих птичьи. Вот только была эта птичка, если речь шла о пернатых, побольше страуса размером: след был в две человеческие ладони.

– Змей! – прошептал Алеша с дрожью в голосе.

По этим, двойным, человеческим и «змеиным» следам, мы шли еще довольно долго.