Марк Рабинович - Времена

Троица чем-то напоминала трех мушкетеров, но напоминала отнюдь не с лучшей стороны. Элияху был циничным и безразличным ко всему постороннему Атосом, Добрыня походил на туповатого, не рассуждающего Портоса, а Олешко своей моральной гибкостью напоминал верного сына ордена иезуитов – Арамиса. Правда, имена у них были совсем другие. Если перевести их на современным мне лад, то Элияху будет израильским Эли или русским Ильей, а Олешко станет Алексеем. Один только Добрыня так и остается Добрыней. Илья, Добрыня и Алеша! Что-то щелкнуло у меня в усталых мозгах и я понял наконец, кем были эти три мушкетера.

– Илюша – спросил я старшого – Ответь-ка на один вопрос.

– Илюша? – изумился он – Это ты кого так?

– Да тебя же, былинный ты богатырь хренов!

– «Богатырь»? Не знаю такого слова. А имечко-то звучит совсем по-нашему, по-полянски – он с удовольствием помотал головой, как бы прислушиваясь, и повторил – Ильюша. Ну, спрашивай.

– Ты случайно не из Муромской ли области?

– Какой еще волости? Однако ты горазд на догадки. Да, наш род из-под Мурома…

– Село Карачарово? – подсказал я.

– Не Карачарово, а Карачары под самым городом. Сейчас это уже и не село, а посад муромский. Название-то у него еще с булгарских времен, но булгар давно прогнали и сейчас там сидят радимичи. Откуда ты только…?

– А ты, Олешко – я перебил Муромца и повернулся к стрелку – Почему тебя прозвали «поповичем»?

Тот неожиданно дернулся, нахмурился, злобно посмотрел на меня и отошел в сторону.

– Зря ты так, Арье – проворчал Добрыня – Очень уж он не любит свое прозвище. Отец-то у него – жрец Дажьбога в Ново-граде, но наш Олешко что-то с ним не поделил и не любит о нем вспоминать. «Поповичем» же его прозвали ромеи в шутку, правда та шутка вышла им боком, да и ты бы поостерегся. Больно уж наш друг обидчив, не то что я.

– Раз ты не обидчив – ехидно поддел его я – Тогда может скажешь, почему тебя зовут Никитич?

– Как ты знаешь? – удивился Добрыня и нахмурился – Отец мой, Добрыня, принял святое крещение и стал Аникитой. Но ты не подумай про меня плохого. Я-то остался верен старым богам.

– А ты, Арье, горазд разнюхивать – прищурился Илья – Нам бы такой пригодился.

Меня во второй раз в жизни вербовали в спецназ и, в отличии от первого раза, обуревали меня большие сомнения.

– Вы-то зачем идете в Заворичи? – спросил я, чтобы потянуть время.

Впрочем, мне это было небезынтересно. От трех богатырей можно было ожидать всего чего угодно, не исключая и ножа в печень. Поэтому меня весьма интересовало, что ими двигает, или, как будут говорить в послебогатырские времена – какова их мотивация.

– Или это тайна?

– Какие тут тайны. Наша задача – вести глубокую разведку для Неждана. Князь получил сведения, что печенеги вскоре ударят и, похоже, ударят они с двух сторон. Главное их войско пойдет на южный рубеж, там где Трубеж впадает в Славутич, а второй удар мы ожидаем со стороны булгар. Вот эти-то скорее всего и пойдут на Заворичи. Им в помощь подойдет ватага Соловья из-под Мурома.

– Далековато вроде – усомнился я, вспоминая географию.

– Сильно «соловьи» злы на полян. Отец нашего Добрыни, тоже Добрыня, расшевелил это болото, попытавшись силой крестить муромчан. Ну и…

– Ну и получил Соловья с его людьми – мрачно перебил его Добрыня – Я же ему говорил, постепенно надо, мягко. А он вломился с войском.

Похоже наш Добрыня-Портос был не так глуп. Но сейчас меня больше волновала опасность, подстерегающая гарнизон в Заворичах и, в особенности, одну девушку с зелеными глазами. Чтобы ее спасти, я был готов сотрудничать даже с исламскими террористами и темными силами ада, а не только что с былинным спецназом.

– Ну так как? – требовательно спросил Муромец – Пойдешь в княжьи ухопослухаи? Соглашайся, будешь получать полтора солида в луну.

Это же целых три четверти солида в месяц, наверное большие деньги. Похоже было, что трем мушкетерам не хватает д'Артаньяна. Я еще раз взглянул на былинных богатырей. Да, Васнецов им явно не польстил. На его знаменитой картине трое туповатых зажравшихся бегемотов сидят на трех таких же неповоротливых битюгах. Трудно представить этих грузных жлобов в реальном бою, где ловкость побеждает силу. В отличии от васнецовских образин, настоящие богатыри, при всей их кровожадности и моральной гибкости, смотрелись совсем неплохо и явно брали более ловкостью и хитростью, чем тупой силой. Пожалуй, их могли бы принять и в наши «морские диверсанты», если, конечно, у них нет проблем со средним ухом. Но надо было что-то решать.

– Звучит заманчиво – примирительно сказал я – Но давайте сначала доберемся до Заворичей.

Илья согласно кивнул и на этом опасная дискуссия пока что закончилась. В последующие два дня мы двигались на северо восток в полном согласии друг с другом. Меня посылали в дозор в свою очередь, но больше уже не пытались подставить и обучили парочке сигналов. Подражать сойке я так и не научился, а вот волчий вой получался у меня довольно сносно. Мы по прежнему кормились охотой и двигались только днем. Ночи стали заметно холодней, то ли потому что мы ушли севернее Киева, то ли потому что лето кончалось. Караулить ночью по-очереди было холодновато, но тлеющий костер и теплый шерстяной плащ спасали меня от холода. Муромские ватажники нас пока не беспокоили, а второй раз мы столкнулись с «соловьями» уже на подходе к нашей цели. Густой лес внезапно прервался, как будто кто-то срубил его весь огромным топором, и перед нами открылся лысый холм с невзрачными деревянными строениями на нем.

– Заворичи – лаконично произнес Илья.

Там была Аня и я рванулся было вперед, но Добрыня остановил меня, ухватив за полы плаща.

– Куда понесся? – прошипел он – Под печенежские стрелы? Я первым пойду, как обычно. Ну как, старшой?

Сказано это было вопросительным тоном и сопровождалось коротким кивком командира. Добрыня порылся в своей котомке и достал короткую кольчугу и круглый шлем с бармицей. Натянув все это на себя, он прикрыл кольчугу плащом, а на шлем натянул бесформенный колпак из валяной шерсти. Бармица при этом все равно торчала из-под колпака, что на мой взгляд, выдавало весь камуфляж. Муромец тоже с сомнением посмотрел на ряженого Добрыню и лишь махнул рукой:

– Против соловьев сойдет, пожалуй.

Добрыня кивнул ему, подмигнул мне и вышел из под прикрытия леса. Двигался он неторопливой, походной походкой, но мне все время казалось, что в нем спрятана невидимая пружина. Олешко куда-то исчез, а на мой вопросительный взгляд Муромец лишь прижал палец к губам и показал двумя растопыренными пальцами на глаза – молчи, мол, и смотри.

Добрыня успел пройти метров пятьдесят, когда раздался громкий свист. Но это был совсем не тот свист, которым свистели «соловьи» в засаде. Нет, это был посвист оперенной стрелы. Я не видел, попала ли она в Добрыню, но он упал и задергался на земле, а потом пополз по направлению к Заворичам, волоча за собой ногу. Теперь я видел, что из голени его ноги вроде бы торчала стрела.