Марк Рабинович - Времена

– А твое какое дело? – угрожающе сказал я.

Наш разговор начинал напоминать разборку двух банд, когда роль играют не слова, а взгляды.

– Да что с ним говорить, старшой! – закричал другой бандит – Руби его!

И он полез на меня с топором, а зря, и столь же зря все они так столпились. Дальнейшее действо напоминало избиение младенцев. Троих я уложил тремя классическими ударами, в то время как они лишь ошалело хлопали глазами. Еще двоих я быстренько порезал своим ножом. Сделанный из плохо закаленной стали, он все же оказался проворнее и острее их неповоротливых дубин и теперь оба дуболома, выронив оружие, лелеяли свои правые руки. Копьеносец повел себя разумнее и резво отскочив от меня, метнул свое оружие. То ли его бросок был плох, то ли тряслись руки от страха, но я легко ушел от дротика. Это движение меня и спасло, потому что в песок прямо передо мной воткнулась стрела. Произошло то, чего я и опасался и теперь ситуация складывалась не в мою пользу. До спасительных зарослей было слишком далеко и невидимый стрелок мог расстреливать меня как мишень. Для этого ему необходимо было лишь сохранять хладнокровие на некоторое время. Но этого времени ему не дали…

В кустах над овражком послышался хрип и вниз скатилось тело того, кто собирался истыкать меня стрелами. Копьеносец попытался скрыться, но немедленно получил стрелу в хребет, упал и задергал ногами, как заводная игрушка. Зрелище было не из приятных и я отвернулся. В овражек уже спрыгивали спецназовцы.

– Молодец! – неестественно бодро провозгласил Элияху, подходя ко мне.

Он еще попытался покровительски потрепать меня по плечу, но у него не получилось, потому что я с размаху и от души заехал ему по морде. Командир охнул и шлепнулся на песок, отлетев на пару шагов. В ту же секунду на меня уставились два острия: сулица Добрыни и стрела Олешко на заведенной им за ухо туго натянутой тетиве. К счастью, дырявить меня они не торопились, потому что против этих двух профессионалов у меня не было шансов.

– Отставить! – прохрипел Элияху, сплевывая кровь.

Сказал он, разумеется, совсем иное слово – «отхабитися», но в моем сознание прозвучала именно эта спасительная команда. Тем временем, один из оглушенных мною разбойничков очухался и попытался подняться, но к нему подошел Добрыня и, не выказывая никаких эмоций, быстро и деловито зарезал его своим кинжалом. Разбойник схватился за горло, захрипел и упал на песок, обильно заливая его черной кровью. При виде этого зрелища меня вывернуло наизнанку и, сгибаясь в спазмах, я успел заметить, что копьеносец еще сучит ногами. Это зрелище не добавило мне душевного спокойствия.

– Странный ты какой-то, Арье – недоуменно сказал Элияху, вытирая ладонью кровь изо рта – Бьешся славно, а чужой крови не выносишь. Где ты так драться-то научился?

Откуда ему было знать, что эти приемы называются «крав мага» – контактный бой – и такой вид единоборств изобретут израильские коммандос через тысячу лет после его смерти? Этому и многому другому меня научили в армии. Перед призывом я записался было в морской спецназ, именуемый в народе «морские диверсанты». Благополучно пройдя непростые испытания в казематах старого замка крестоносцев около Хайфы, я прошел и выпускной экзамен, забравшись на склон горы Кармель с тяжелейшим мешком песка за плечами. Теперь мне предстояли изнурительные тренировки и почетная служба, но судьба распорядилась иначе. Последняя медкомиссия обнаружила у меня незначительную аномалию в среднем ухе. Совершенно безобидная в обычной жизни, она напрочь погубила мою диверсантскую карьеру. В спецназ я все же попал, но даже не в престижный отряд при генштабе, а всего лишь в особую группу нашей дивизии. Как и все бойцы, я щеголял в зеленом берете, но тренировали нас несколько иначе. Там меня и научили приемам «крав мага». Обстановка вокруг страны в период моей срочной службы была относительно тихой и поэтому участвовать в боевых операциях спецназа мне так и не пришлось, наверное и к лучшему. Зато пришлось патрулировать в Хевроне, а это не так уж безопасно. В меня пару раз стреляли и пару раз стрелял я сам, надеюсь только, что ни в кого не попал. А вот моему другу не так повезло; его подстрелили из засады в лабиринтах Старого Города.

Тем временем Добрыня милосердно зарезал еще двоих из поверженных мной – эти двое так и не пришли в сознание. Теперь в живых оставались только двое порезанных мной дуболомов, с ужасом наблюдавшие, как добивают их соратников.

– Ну? – со зловещим спокойствием произнес Элияху – Кто из вас двоих более болтлив?

Разбойники угрюмо молчали и командир посмотрел на Добрыню. Тот поднял свою сулицу и деловито проткнул ей одного из разбойников. Второй разбойник торопливо заговорил. Говорил он сбивчиво, тихо и на каком-то странном диалекте. Слов я почти не разбирал, лишь промелькнуло: «крестить» и «Муром».

– Понятно – согласился Элияху и кивнул Добрыне.

Еще один взмах копья и последнего разбойника постигла та же участь. Я начал подозревать, что крепыша назвали Добрыней в насмешку.

– Похоже, что Соловей добрался почти до Киева – задумчиво сказал Олешко, не принимавший участие ни в допросе, ни в экзекуции.

– Самого его здесь не было – возразил Элияху – Думаю, он по-прежнему сидит в своем муромском логове.

– Выманить бы его? – предложил Добрыня.

– Не сейчас! Сейчас наша забота – Заворичи.

На меня они намеренно не обращали внимания.

– Я вам еще нужен? – ехидно спросил я – Может еще какие засады будут? Снова будете на живца ловить?

– И будем, если понадобится – спокойно отозвался Элияху – Ты, Арье, не с теми людьми связался. Я, если понадобится, родного брата подставлю под печенежские стрелы. Хотя, по-правде говоря, братьев у меня нет.

– Что у тебя за надобность такая? – зло спросил я.

Вместо командира, мне ответили его бойцы.

– Наша надобность – приказ князя – спокойно сказал Добрыня.

– А если князь прикажет женщин и детишек резать?

– Значит будем резать – пожал плечами Олешко – Потому что тот приказ спасает других женщин и детишек. Наших женщин и наших детишек. Цель оправдывает средства.

Он именно так и сказал и я с удивлением понял, что иезуиты это не орден, а мировоззрение, а их лозунг был в ходу задолго до Игнатия Лойолы.

– Что значит «будем»? – удивился Добрыня – Нам случалось…

– Все, спор окончен – резко, слишком резко, на мой взгляд, прервал его Элияху.

Повторялась старая история о моральных ценностях. Наверное, этот диспут велся с испокон веку, пока не был озвучен Достоевским и сейчас с жаром ведется в Европе. Дилемма о слезинке ребенка – тема вечная, обоюдоострая и обсуждать ее на средневековой киевщине было, пожалуй, рановато. Ничего не поделаешь, придется мне с этими головорезами идти до Заворичей. Откровенно говоря, более подходящих спутников для этих неспокойных мест мне не найти. Я еще раз внимательно присмотрелся к княжим командос.