Катерина Ольшина - Русалки

Догнал его. Быстро достал Honor и протянул барону.

– Слушай, сегодня рассматривал картину и нашёл кое-что интересное. Ты случайно не в курсе, что бы это могло значить?

Я увеличил надпись «АНАР».

Он без особого интереса глянул на неё и буркнул:

– Никогда её там не видел, да я и не смотрел, – выдохнул сигаретное облачко. – А это что-то значит?

– Надеялся, что вдруг ты знаешь.

Дмитрий закурил.

– А давай пройдемся, Ваня, – он прорычал эти слова, уже сорвавшись с места.

К костру я особо не торопился и потому последовал за ним по какому-то почти непроходимому леску, словно Фродо за Арагорном.

Всю дорогу мы молчали. Дорогой наш путь назвать было сложно – скорее, тропинкой, петляющей по бурелому.

– Ураганом повалило деревья года два назад, – Дмитрий показал рукой на поваленные деревья.

Я хмыкнул и тут же ругнулся, больно задев сучком ногу.

Мы спускались с какого-то склона, заросшего лесом. Я всё время спотыкался о корявые корни и камни, Дима же передвигался быстро и легко. Заметно было, что в лесу он чувствует себя словно рыба в воде.

И вот перед нами внезапно и торжественно открылось озеро. Холодная гладкая вода чуть подрагивала у камышей.

– Это Айтярви, – выдохнул егерь. – Но все зовут его Ринтальским озером. Вокруг много мест, куда приезжают любители отдохнуть, покупаться, шашлычки пожарить.

– Красиво здесь!

Угольные глаза моего собеседника загадочно мерцали в лесной тьме.

– Дим, завтра я уеду. Посмотрю, что не так с машиной, и – в путь.

– А ты уверен, что завтра починишь?

– Надеюсь. Если что-то серьёзное, попрошу кого-нибудь из ваших, может, даже Лёшу, помочь дотянуть её до Приозерска. Там же есть автосервис?

– Есть, конечно, – Дима хлопнул меня по плечу. – А с картиной-то что?

– С картиной всё не так просто. Есть нюансы, да и сомнений много, тем более, что я не располагаю никакими техническими возможностями. Однако похоже, что это подлинник. Хочу позвонить Третьякову. Я не вижу смысла задерживаться у вас ещё на день.

Дима присел на корточки и потрогал воду:

– Ефим думает, что картина – Крамского.

– Исключать такой вариант нельзя. Но это может быть и грамотно выполненная копия. Пейзаж выписан, как у Крамского: мазки, светотеневая структура – всё выполнено на высшем уровне. Однако профессиональные копиисты и не такое умеют вытворять. А что? Облапошить богатенького коллекционера, типа Ефима. Поэтому не исключено, что картина могла быть написана и в наши дни. Состарить живопись не сложно. Может, это даже дело рук кого-то из ваших?

Злой взгляд полоснул меня похлеще пощёчины.

– И для чего же нам это?

– Вариантов множество! Единственный и главный – на кону деньги! Много денег!

Цыган потёр затылок. На его лбу проступили морщинки.

– Доказать я тебе ничего не смогу, приезжий. Думай, что хочешь. Но мы тут ни при чём. А коли нас обвинять собираешься, лучше уезжай подобру-поздорову! Мы к нему со всей душой, а он…

Я вдруг почувствовал, что обидел его. Да и не верил я, что Димка – добродушный и прямой малый – сможет попытаться обвести ушлого коллекционера вокруг пальца. Но эту версию нельзя было сбрасывать со счетов.

– Извини, Дим. Да я и не вас конкретно имею в виду, – я решил сгладить ситуацию. —Меня смущает надпись «АНАР» на обороте картины. Просто такого не встречал в работах Крамского. Может, конечно, кто-то позже это приписал… В любом случае, мне сейчас без нормальной технической экспертизы не разобраться. Зря Ефим Александрович так на меня надеется. Нашёл тоже Вёрджина Олдмана. 12 12 Главный герой в фильме Джузеппе Торнаторе «Лучшее предложение».

Я бросил окурок в воду.

– А как картина оказалась в ваших краях? В первое наше знакомство ты отмахнулся от этого вопроса. Так что? Совсем ничего не знаешь?

Егерь сел на сухую хвою и зачерпнул горсть песка. Коростели совсем сошли с ума – их скрипучее кряканье стояло над озером подобно некоему гимну дикой природе.

– Она досталась Соне от её двоюродной сестры Леси. Олеськи, – как бы нехотя пояснил мужчина. – Она жила здесь и была моей одноклассницей. Моей и Сениной. Мы дружили. Мы да ещё одна наша одноклассница Тоня.

Дима замолчал. Я старался не перебивать его.

– Картина появилась у Леськи в 1989 году. Это я точно знаю. Она купила её здесь, на рынке. Или это был подарок? Плохо помню. Кажется, всё-таки ей подарили. Старик какой-то заезжий. Он утверждал, что картина очень старая, девятнадцатого века.

– Зачем же тогда он её подарил и почему именно Олесе?

– Без понятия. Может, просто избавиться от неё хотел.

Мы молчали. Я старался переварить полученную информацию.

– Да и ещё, – Дима встал. – Олеся нам тогда с Сеней говорила, что тот человек, который отдал ей картину, сказал, что она называется «Русалка».

Отрывок лекции И. Н. Эйна «Русское искусство XIX—XX вв.». Лекция читалась в СПбГУ студентам кафедры истории русского искусства

«Повезли меня… Ночью приехал. Когда садом подъезжали к дому, все проверял ваши рассказы: действительно, ночью делается впечатление сказочное… Ночью ждал привидений – не пришли…10 часов утра. Солнце, сад передо мною – и ни души, только шумят деревья. Чёрт знает, что такое! Такое чувство охватило меня: и хорошо-то здесь очень, и тяжело мне очень. Вот она, природа! Остаться здесь и кончать «Ночь»… 13 13 И. Н. Крамской: его жизнь, переписка и художественно-критические статьи 1837—1887 гг. – Письмо №28. Ф. А. Васильеву. От 1 августа 1871 года. С.73.

***

Всю ночь мне снились украинские хаты. Лунные дорожки петляли меж ними, задевая дикие вишни и яблони. Я шагал с мольбертом под мышкой, насвистывал знакомую мелодию и вдыхал чистейший тонкий воздух, напоённый лунным светом, ароматами яблоневого цветения и мокрой травы.

Обойдя село, я вышел к небольшому пруду, усеянному жёлтыми кубышками. Их листы очень напоминали по форме мою палитру. Пристроил мольберт, на котором уже каким-то чудесным образом оказался загрунтованный холст, выдавил краски и приступил к работе. Настроение было мечтательным и романтичным. Я растворился в живописи, которая в свою очередь растворялась в невероятно-красивой природе. Хаты и склон с растущими на нём деревцами получились на славу. Я быстро и вдохновенно наносил плотные мазки, периодически отходя от холста и разглядывая полотно издали. Не проходило минуты, как я снова брался за кисть и продолжал работать. Лишь подлый лунный свет ложился как-то не так. Уловить его настроение – невероятно мистическую синюю глубину, переходящую в ядовитую зелень, разбавленную лёгкой желтизной, – было просто невозможно. Вдохновение ушло, я присел на траву и закурил свой любимый «Честер». Где-то в селе залаяли собаки. Мне показалось, что я слышу голоса девушек и парней, будто бы на мгновенье очутился в «Майской ночи» Гоголя.