Алексей Глазырин - Я не местный. Книга первая. Плач младенца. Историческое фэнтези

Да еще и дочек красавиц сватать начнет, да приданое при этом совать, лишь бы только взял, и не докапывался всякий раз, когда он басурман, хозяин степи, по этой самой степи и скачет.

А то как начнет, этот самый былинный богатырь, махать своим полосато-увесистым копьем, тормозить всю его орду, и ведь никуда не денешься остановишься, иначе шлагбаум перекроет, а мимо не проедешь, мимо там бум-шайтан стоит, да еще таблички с надписями:” Achtung, Achtung! Minen».

По началу было пытались проскочить, но в миг басурманин в кучку мясного фарша превращался, по сему и приходилось тормозить басурманину со всей своей оравой, то есть ордой.

А этот и начинает над бедным басурманином изгаляться, мол и чего, это ты тута, недруг ты наш сердешный, и гражданин степей обширных, с не совсем, правильными чертами лица, по степи шибко скачешь, пыль, понимаешь, поднимаешь, природу с гармонией нарушаешь, в общем за превышение скорости, штраф тебе басурман, и ссадит с коня, да еще и пендаля обидного даст, и пойди возрази, в миг на своей былиной тачанке догонит, да всех басурман постреляет, жди потом пока новые подрастут.

Вот и приходится бедному басурманину во главе своей не малой орды по своей же родной степи красться, как татю, объезжая за триста верст эту самую Русь, что неусыпно стережет витязь светлы очи всея Руси, и не дай Бог, лошадка какая дурная заржет, или копытом своим пыль поднимет, враз вся орда от былинного богатыря и огребет.

Эх, а раньше была жизнь, никто ему басурманину не указ был, ну что хотел то и творил, кого и где хотел того и в полон вязал, пока эта редиска, то есть не хороший человек, не объявился, да на страже не встал.

Так, тихо, вот до чего же довел басурманина, тот внутренне даже заикаться стал, шибко сильно нельзя думать, басурман научен был, и знал, что былинный богатырь на расстоянии мысли читать умеет, ну верст этак за сто точно, вот для страховки и объезжал басурманин со всей своей ордой, эту самую Русь на все триста, руководствуясь поговоркой, не буди лихо пока оно тихо.

В общем что ни говори великим полководцем басурманин был, почти что как дальний предок его, Чингиз Хан, умел преодолевать препятствия.

Эх времена, эх нравы, никакого уважения к предкам не осталось и куда только мир катится, вот так примерно и должен бы рассуждать, бедный басурманин, из какого ни будь фантазийного романа…

Из того романа, которого еще пока не существует, но вполне может быть еще написан.

Тем более, задумчиво переживая эпические события прослушанного романа, в жанре исторической фантазии, при этом еще и сам додумывая и фантазируя, по привычке еще и ерничая, мысленно изгалялся дядька над автором, ну до чего же буйная фантазия, Фоменко отдыхает, в конце концов, не боги горшки обжигают, вот взять и написать самому, что-то подобное.

Ладно, шутки шутками, думалось мужичку, но вот если бы переместится в реальные исторические события тех времен, эх сбежать бы туда, из этого нынешнего болота, вот где можно было бы развернутся.

Эх нет, даже дело не в том, что кто-то мешает здесь что-то дельное сделать, и так сказать увековечить себя в истории.

Нет дело не в том, а в том, что душа просит чистоты первозданной, а в этом болоте стяжательства, все направлено на заработать, да деньжищ по больше загрести. Душу высушивает эта всеобщая идеология денег, вот она и болит сердешная, а с этого дела человек и злобится.

Один только зомбоящик чего стоит, как новости послушаешь так такого негативчика хлебнешь, хочешь не хочешь, а злобится начинаешь.

А там наверняка все по-другому было, жизнь суровая, в походах да битвах за Русь матушку, вот мне бы туда, постоять за нее родимую, ну по крайней мере посидеть, где ни будь там, в сторонке и понаблюдать за жизнью той не торопливой, но суровой, где сами условия жизни диктовали жить не по закону, а по совести, иначе просто было не выжить.

Такое заявление, мол, жили по совести, с одной стороны, весьма сомнительное, понимание совести у каждого не совсем однозначное, то есть это скорей всего некоторое состояние души, а сей императив весьма динамичный.

А вот термин справедливость на порядок более воспринимаемый, так как не предполагает вообще состояние души, а апеллирует исключительно к разуму. А в век цифровой экономики, когда рацио доминирует, люди живут не душой, а разумом.

Посему, сегодня, когда каждый есть индивид и это прет из всех щелей человека, не понять нынешним, тех, в нашем не таком и прошлом, когда вопрос, как выжить вне коллектива, когда и природа суровая и окружение враждебное, и только возможно выжить общими коллективными усилиями, как говорится, общим миром, непросто насущный, а абсолютно реальный, а ежели еще и коллектив православный, то вот тогда совесть и есть закон…

Мдя…, хорошо рассуждать сидючи сытым да в тепле, сам же себе же ехидно заметил, мечты, мечты, где ваша сладость, мечты прошли, осталась гадость. Ладно, пора спать, завтра опять тащиться на надоевшую работу…

Короткая июньская ночь, в след за луной, перевалила в своем движении за полночь, и мирно, не спеша приближалась к рассвету, еще не блеснули на небе первые лучи солнца, и ночная тишина, медленно баюкала природу.

Предрассветная мудрость вековечной периодичности наступающего очередного дня в многотысячной всеобщей истории мирового человечества, редко, когда нарушаемая естественным своим ходом, вдруг дернулась и на мгновение приостановилась.

Неожиданно, для всей местной фауны и флоры, на мгновение, прервался всеобщий и естественный мировой ход истории, в этих предрассветных сумерках абсолютно не естественно, и абсолютно дисгармонично, раздался громкий и требовательный плач ребенка, верней младенца, находящегося упакованным в корзинке.

Но как оказалось не только для всей окружающей природы, этот визгливый плач младенца внес дисгармонию, но и затронул равнодушно-потребительский мир человеков.

В первый же миг, этого стороннего звука, для окружающей природы, мирно спящие птахи с близ стоящих деревьев, резко шарахнулись в небо беспокойной стайкой. Звук набирал высоту, разливаясь по округе.

Монастырский вратный страж Пантелей, до этого момента, дремавший на своей лавке, в сторожке, удивленно продрал глаза и не сразу понял откуда раздается звук.

Вот же не легкая, и какого рожна так горланить, петухи еще даже горло не драли, ан нет, вечно ему ни свет не заря вскакивать и бежать отворять ворота, ну что за служба такая.

Так потихоньку отходя ото сна начинали ворошится мысли в голове старого привратника Пантелея, не первый год охраняющего эти самые ворота в этот самый женский монастырь, находящийся, Бог знает где, куда Макар телят не гонял.