Алексей Глазырин - Я не местный. Книга первая. Плач младенца. Историческое фэнтези

– Чего, тебе не спится Пантелей? От молитвы отрываешь, или не знаешь, что к утрени готовлюсь?

Вратный страж немного замявшись, и еще раз прокашлявшись не громко ответил:

– Тут такое дело матушка, ребеночка нам в о черед подбросили, куды девать то его?

За дверью вновь завозились. Затем снова послышались тяжелые шаги и скрип половиц, дверь звякнув крючком распахнулась и в проеме двери слегка подсвечиваемая лампадным огоньком из дальнего угла помещения, нарисовалась дородная фигура женщины в монашеском облачении.

В полумраке окинув грозным взглядом тщедушную фигуру старика и ношу в его руке, махнула рукой, как бы приглашая войти, молча развернулась и двинулась в глубь помещения.

Пантелей последовал следом, перешагнул через порог кельи, полуобернувшись закрыл за собой дверь, затем дотащил ношу до середины кельи и поставил корзинку на пол, возле ног настоятельницы. Та вздев руки в боки, все так же грозно взирала на Пантелея. Тот ежась под этим взглядом, начал нерешительно излагать.

– ну вот-а, значит, крик за воротами меня седня разбудил, открываю значит калитку, а тама, у самых ворот, корзинка, а в ней младенчик запеленутый, вот-а, значит.

Завершив фразу, и немного прокашлявшись, Пантелей стал пояснять дальше, все случившееся и свои сомнения.

– ну поначалу я и растерялся, а че деять? значит, ребеночек в корзинке криком исходит, а никого больше и нету, вот и подхватил лукошко то, ну и сюды, значит, а куды же, еще то?

Оправдавшись таким образом, он чуть потоптался, покряхтел и отошёл на несколько шагов обратно к двери, где молча встал, ожидая дальнейших указаний.

После содержательного монолога привратника в помещение повисла тишина, время от времени нарушаемая легким пощелкиванием костяшками четок, которые привычно перебирали пальцы монахини.

Молчание затянулось, настоятельница явно что-то обдумывала.

Сторож, переминаясь с ноги на ногу, слегка покашлял, чем вывел монахиню из задумчивости. Та кинула на него косой взгляд, и недовольно передразнила.

– куды, куды, раскудыкался, на кудыкину гору и нес бы, ан нет, мне притащил.

Затем ее взгляд неожиданно ка-то неуловимо изменился, стал задорным, и она вдруг развеселилась.

– а может это тебе подарочек, Пантелей, ну признавайся, с какой это ты молодкой, из местных селянок по блудил?

От такого неожиданного заявления игуменьи, Пантелей аж поперхнулся, и не нашёл что ответить, только возмущенно выпучил глаза на монахиню.

– ну ладно, ладно, будя, будя, не возмущайся, это я так для острастки.

Уже примирительным тоном сказала настоятельница, но веселые искорки из ее глаз никуда не делись.

Нервная обстановка в келье несколько разрядилась, Пантелей понял, что гроза прошла мимо, и настоятельница на него уже не сердится, он чутьем, на уровне интуиции это понял, и про себя выдохнул, но расслабляться не стал, он знал ее переменчивый и взрывной характер.

Пока он так переживал, игуменья ему что-то сказала, а он ее слова пропустил мимо ушей, опомнился только тогда-когда уловил в ее голосе грозовые раскаты, и услышал.

– Пантелей, ты что старый перечник, заснул?

А затем велела аккуратно, не вынимая младенца с его ложа, осмотреть, на предмет определения пола ребенка, слегка его распеленать и посмотреть, что там у ребенка между ног.

Пантелей достаточно живо для своих лет, выполнил распоряжение, встал на колени около корзинки, подсунул руку под младенца, приподнял его и слегка растормошил тряпье в которое тот был закутан, посмотрел в указанное место, затем крякнув, не вставая с колен, доложил:

– Малец, матушка, мужицкого звания значит.

Настоятельница, молча выслушала сообщение, затем подошла сама, бросила быстрый взгляд на находку, затем в задумчивости постояла, нависнув над младенцем, и вдруг подхватила корзинку с подкидышем и быстро перенесла ее на скамью поближе к углу с иконами.

После чего, отошла в угол где не ярко горела лампадка, освещая лики на православных иконах, не вставая на колени, но с явным благоговением, стала тихо шептать молитвы.

Когда наконец закончив шелестеть губами, прочитав какой-то канон, Пантелей не шибко разбирался в тонкостях, то ли Спасителю, то ли Богородице, монахиня повернулась к старику, и узрев, что тот вовсе не участвовал в молитве, стала недовольно тому выговаривать.

– ты что мнешься у двери, Пантелей, мог бы малость и прочитать молитвы Богородице, да и поклоны перед ликом Царицы Небесной сотворить, совсем обленился старый, смотри рассержусь на тебя, да и епитимью наложу.

Неожиданно строго отчитала она вратного стража, тот от неожиданности и испуга совсем сгорбился, ощутив себя нашкодившим мальчишкой, и не зная куда себя девать, от колющего взгляда настоятельницы, на инстинкте попытался, пятясь задом, улизнуть из кельи настоятельницы.

Та заметив его поползновения, и удовлетворенно уяснив, что нагнала на Пантелея страха, уже менее строго, но все еще грозно, приказала.

– Ты вот что Пантелей, поспеши к ключнице, сестре нашей, к инокине Марфе. Да передай что бы поспешила она ко мне в келью. Да вот еще что сам сюда же возвращайся, будешь нужен еще.

Через некоторое время в келье настоятельницы появилась, тощая и высокая как жердь сестра Марфа, за ее спиной маячил Пантелей.

Когда они вошли в помещение, матушка настоятельница, держала на руках сверток с младенцем, увидев входящих, она аккуратно положила младенца обратно в корзинку, повернулась к прибывшей парочке, и снова выговорила сторожу.

– Пантелей, а ты что тут торчишь, ступай к себе, ты уже сделал свое дело, притащил нам подарочек.

Проворчала не довольно игуменья, сама уже забыв, что велела Пантелею вернутся. Тот что-то пробурчав себе под нос, но довольно сноровисто развернулся, захлопнул дверь в келью настоятельницы и зашаркал по коридору.

Дождавшись, когда исчезнет фигура сторожа, и закроется за ним дверь, обратилась с некоторой иронией к ключнице Марфе, которая так и осталась стоять у двери, как бы не решаясь пройти ближе, в позе абсолютной послушницы, и несколько Богу сколько самой настоятельницы.

– Ну что сестрица во Христе, подходи, подходи поближе, не стесняйся, и полюбуйся на очередной подарочек.

И развернувшись, махнула рукой в сторону лавки у себя за спиной, подзывая подойти по ближе.

Марфа не спеша, со всем своим уважением к матушке настоятельницы и благочестивым выражением на лице, подошла к лавке, на которой стояла корзинка где находился найденыш. Оказавшись у корзинки с ребенком, Марфа сначала бросила взгляд на корзину с содержимым, с ходу приметив все частные детали, во что и как был запелёнат ребенок, и не говоря ни слова вперилась в настоятельницу, ожидая продолжения, она зная свою наставницу, понимала, что та все уже про себя решила.