Александр Корулин - Кровь раздора

– Я это увидел своими глазами, – ответил Культр, – как ты мог заметить, корабли здесь не так часто появляются, как хотелось бы. Странно, что весь городок не гудит, как пчелиный улей, готовясь к самому интересному событию за последнее время.

Но Гхолал продолжал смотреть вопросительно, и Культр, улыбка которого немного погасла, продолжил уже без охоты:

– Сторож причала сказал мне об этом за золотую монету…

– Я надеюсь, этой монетой ты купил каждому из нас место на этом корабле, – возмущенно перебил Анфас, – потому что иначе ты очень сильно переплатил.

Перед столом вновь появился худой парень, перед иномирцами поставил два пузатых кувшина и три больших кружки.

– А ты сегодня наверно выпил больше всех в этом трактире, – произнес Ыхойв, сразу схватившись за один из кувшинов, – если думаешь, что сторож может…

– Тогда какого черта отдали ему целую золотую монету?! – вновь перебил Анфас со злостью. – Мы всё это время живем здесь за десять таких монет!

Культр взял кружку, едва Ыхойв наполнил ее до края и, стараясь не пролить, поднес ко рту. Причмокнув, начал жадно пить, но, не заливая подбородок, а затем и грудь содержимым кружки, как делали большинство здешних посетителей.

– Если он нас обманул, мы заберем у него эту монету, – произнес Ыхойв, ставя наполненную кружку перед Гхолалом, – но мне не верится, что ряды деревянных ящиков растут на причале просто так…

– Разве не Геррап с Сотом должны ходить на причал? – вдруг спросил Анфас. – Вы их не встретили там?

– Нет! – шумно выдохнув, ответил Культр. – Как увидишь их в следующий раз, обязательно спроси, где они пропадают весь день.

* * * *

До кровати Анфас добрался с трудом, шатаясь от чудовищного количества выпитого за вечер, но, грохнувшись на постель лицом вниз, уснуть не смог. Позже его стошнило, но сон всё также не шел. Перед закрытыми глазами раз за разом появлялся корабль – огромный, с белоснежными парусами и вырезанной из дерева статуей грудастой женщины на бушприте.

Из коридора стал доноситься какой-то шум. Сначала Анфас его едва замечал, всецело погрузившись в тот сладостный момент, когда он ступит на палубу корабля, что заберет его из этой так ненавистной уже дыры в самой глубокой яме Адолрона…

Но шум в коридоре стал громче, и грезы растаяли, заставив Анфаса с руганью встать и направиться к двери со злым намерением выяснить, что за ней происходит.

В коридоре – двое шатающихся мужчин, и на мгновение Анфас увидел в одном из них себя, ибо примерно в таком же состоянии он недавно шел сюда. Второй незнакомец старался поддержать наклоняющегося в разные стороны собутыльника, но ввиду такого же сильного опьянения невольно начинал падать в том же направлении, что и приятель.

Анфас быстро скинул с себя одежду и мысленно приказал своему телу исчезнуть. Пьяницы в коридоре разговаривали громко и одновременно, не замечая ничего вокруг себя, – Анфас, взглянув на свою руку и увидев вместо нее потрескавшийся дверной косяк, вышел в коридор.

– Я убью вас! – громко провыл Анфас на манер призрака.

Один из мужчин медленно обернулся и мутным взглядом обвел коридор. Его приятель тоже замолчал, но лишь на миг, после которого пьяно пробормотал:

– Куда нас позвали?

– В ад! – еще громче провыл Анфас, с каждым словом делая шаг ближе к пьяницам.

Тот, который обернулся первым, немного изменился в лице, а взгляд его чуть прояснился. Его приятель вновь пробормотал, икая:

– Это где? В землях дларргов?

– Сме-е-е-ерть! – закричал Анфас, одновременно делая шаг. Обернувшийся первым мужчина, быстро бегая глазами по всему коридору, попятился с бледнеющим лицом, врезался в приятеля, отчего тот неуклюже свалился на пол. Анфас быстро шагнул еще два раза и со всей силы толкнул незнакомца кулаками в грудь с низким криком: – Смерть!!!

Оба мужчины оказались на полу, но барахтались они там всего несколько секунд. Цепляясь друг за друга, как в старых фильмах, что так нравились Анфасу, они вскочили, разом протрезвев, и, не переставая рассматривать выпученными от страха глазами пустой коридор, с топотом заплетающихся ног выбежали из него.

Анфас хотел рассмеяться – розыгрыш получился прекрасным по исполнению и ужасным, как и предполагалось, по восприятию для разыгранных им людей, но внезапно заболела голова, а голые ступни вдруг ощутили холод деревянного пола.

За спиной вдруг раздался негромкий глухой стук. Анфас обернулся, чтобы увидеть пустой коридор, и сразу почувствовал не только холод. Головная боль ушла, а заменила ее пугающая до дрожи мысль – что Анфас будет делать, если встретит в Адолроне такого же невидимого человека, как и он сам?

Гхолал не хотел рассказывать никому про их с Сотом прыжок в уже третий по счету мир. Не потому, что думал – не поверят или замучают расспросами, а потому, что он всё еще мыслями оставался там. В мире, где Крысий Глаз пытался убить своего родного брата, а их сестра мечтала покончить с ними обоими, лишь бы выжить самой. Листница… Ценой собственной жизни она вернула его, Гхолала, в Адолрон, хоть он и не просил, внутренне уже смирившись со всем в тот момент.

– Встреча с тобой была мне необходима…

Последние слова, что Листница произнесла перед тем, как навсегда закрыла глаза, вызывали у оборотня глухую, давящую боль в груди. Её голос гудел в голове, не прерываясь ни на миг, а перед плотно зажмуренными глазами появлялось лицо девушки, смотрящей Гхолалу прямо в душу…

Не проходящее чувство вины изредка сменялось слепящей яростью, зудящим рвением убивая, заставлять страдать всех живых существ в Адолроне. Мучительное желание повернуть время вспять и не дать Листнице призвать Кнарралтора, нестерпимо медленно и с неимоверным трудом слабело под дрожащими от чудовищного напряжения доводами разума. Смерть Листницы пошатнула Гхолала сильнее, чем он мог себе представить, но мозг упрямо твердил одно и тоже – чтобы её смерть не была напрасной, оборотень обязан жить. Жить, несмотря ни на что, вопреки всему и назло всем в этом и остальных мирах. Но сердце, словно пронзаемое острым, раскаленным ножом при каждом ударе, наполняло глаза слезами, а горло забивало комом невыносимого чувства безграничной вины. Вины, что терзала Гхолала хуже пыток, и оборотень искренне ненавидел себя за то, что при всей своей невероятной силе не смог спасти жизнь одному человеку, который сохранил его собственную…

Застывшее в немом укоре лицо Листницы часто сменялось страшными вспышками воспоминаний той поистине черной ночи. Он видел свои руки, залитые кровью разорванных на части врагов, но не наслаждался этим, а лишь тщетно пытался заглушить свою внутреннюю боль, словно прикладывая пластырь к оторванной руке…