Александр Корулин - Кровь раздора

Заавх, как позже рассказал Ласколе Ыхойв, увел Анфаса в тот вечер и, судя по всему, очень доходчиво объяснил, что так вести себя не стоит, потому что следующий вечер Анфас пил с угрюмым лицом, не разговаривая даже с мальчишкой, что приносил ему выпивку.

Но больше всего Ласколе не понравилось, что Гхолал перестал общаться с Сотом. Оборотень не избегал его, даже сидел рядом за одним столом, но не то, что не обращался к нему, а даже не смотрел в его сторону. Рассказ Сота об их неожиданном и затянувшемся больше чем на месяц – правда, лишь для них – путешествии в еще один мир, помимо их родного мира и Адолрона, к которому все они торопятся адаптироваться, каждый слушал с открытым ртом. Как на поляне за разрушенным Сотом городом, где благодаря силе перстня спаслись от рук ужасного колдуна, пережитое оборотнем и Сотом поразило всех, лишив каждого сна в ту ночь.

Ласкола тщательно скрывала от всех внутреннее напряжение, которое с каждым днем только усиливалось. Она испытывала страх перед каждым новым утром, совершенно не представляя, что оно может ей принести, даже привыкнув, что здешнее утро повторяется одно за другим без малейших изменений уже не первый день. Всё чаще вспоминала загадочного хозяина маленького лесного дома, который спрятал ее от ужасов ночного леса в первый день появления в Адолроне. Он же накормил ее необычным ужином, тем самым подарив невероятную способность исцелять всех. Кроме себя самой.

Он сказал, что ей нужно лишь позвать его.

И он придет.

* * * *

Шанс убраться из этого города и добраться до острова магов вселял в нее надежду. Но эта надежда была зыбкой, как утренний туман, что вот-вот исчезнет под первыми лучами солнца…

Мысли постоянно возвращали ее в тот лесной дом, едва Ласкола переставала чем-либо заниматься. Разговор с кем-то или планирование грядущих событий на пути к Лодогманару позволяли Ласколе на время перестать думать о той ночной встрече. Но едва в голове появлялся ветерок свободных мыслей, он тут же приносил ей запах той еды и аромат трав, развешанных по стенам дома. Ласкола помнила каждое слово незнакомца в плаще, и половина сказанного им сбылась. Не оттого ли она не может перестать думать о нем, что боится подтверждения всех его слов?

Но кто он?

Почему спас в ту ночь?

И почему просил никому не говорить о нем, хотя сам знал всё обо всех?

Ласкола не знала ответов на эти вопросы, и не могла ни у кого спросить. Возникшая одной из бессонных ночей безумная мысль убежать за городскую стену и позвать таинственного защитника была невероятно сильна. Ласкола даже встала с постели и не коснулась её до самого рассвета, бродя по комнате взад и вперед под мерный храп Геррапа.

В тот же день она кусала губы от злости, что не может поговорить о мучающих ее мыслях с Сотом. Он и Гхолал знают всё об Адолроне, и если оборотень больше сведущ в подобных ему хищниках и других опасных проявлениях этого мира, то Сот разбирается практически во всем, что существует сейчас на этих землях. Но даже ему Ласкола не знала, как задать вопрос, и, думая об этом, в сотый раз вновь вернулась мыслями к своему таинственному защитнику.

Почему он позволил ей вернуться к тем, кого сам же назвал лжецами? И в этот момент Ласколу словно ударила молния: он всегда рядом! Он невидим, как Анфас, и неумолим, как Гхолал в лике Мортема, в неусыпном следовании за ней. Куда бы Ласкола не шла, он зорко следит за ней и ждет.

– Но чего ты ждешь?! – невольно выкрикнула Ласкола в потолок.

Она быстро окинула глазами комнату и, надеясь, что её крик не разбудил Геррапа и не был услышан кем-то из иномирцев в соседних комнатах, грустно прошептала:

– У меня заканчиваются силы.

Анфас проснулся от того, что не мог дышать.

Он испугался, распахнул глаза, жадно хватая ртом воздух, и лишь в следующую секунду понял, что у него заложен нос. Мгновенно расслабившись, он даже попытался усмехнуться, но вместо этого зашелся долгим, надрывным кашлем, по окончанию которого Анфасу стало совсем не смешно.

Пока он раздумывал над тем, почему кашель душит его при каждом втором глубоком вдохе ртом, Анфас попытался высморкаться, но добился лишь сильной головной боли. В отвратительном настроении он выполз из комнаты, гадая над тем, где же он умудрился простудиться.

В голове возникла мысль, наполненная воспоминаниями: ненависть к первой в его жизни работе, сейчас не показалась даже злостью. Пытаясь вспомнить причины, по которым он отчаянно не хотел работать там, где проработал почти год, Анфас смог найти в недрах памяти лишь неудобный график, который совершенно не подходил для всего, что Анфас распланировал на каждый день той своей жизни, и крайне маленькую зарплату за, как ему тогда казалось, несправедливо большой труд…

Нервный смех вызвал новый приступ кашля. Адолрон предлагал всем, с кем Анфас появился на его землях и ему в том числе, самый свободный график из всех возможных, но с одним условием – сегодняшний день может стать последним днем. Без преувеличений и без прикрас. Что же касается оплаты…

Анфас вновь попытался засмеяться, и вновь не смог. Кашлял очень долго, грудь закололо от внутренних хрипов и скрежетов, но кашель не проходил, заставив Анфаса дышать маленькими вдохами. Что же получат все они за то, что найдут Артефакты и соединят их? Они вернутся в свой мир, к своей прежней жизни. Но прежними ли они вернутся?

Неожиданная глубокая мысль на мгновение отвлекла от кашля. Следом пришла другая глубокая мысль, от которой Анфас покрылся холодным потом: какое наказание может обрушиться на каждого из них за то, что они откажутся искать Артефакты, предпочтя остаться в Адолроне жить до старости?

* * * *

Еще одно утро.

Еще один день в этом городе.

Анфас, в последнее время стал замечать за собой, что больше всего внимания он начал обращать на местную еду. Пытаясь выделить или хотя бы найти различия в блюдах, если таковыми можно их назвать, приносимой босоногими мальчишками еды, Анфас быстро отказался от этой скучной затеи. Недоваренная зачастую греча, пережаренное мясо и словно сваренные несколько раз скользкие, отвратительные на вид, но еще хуже на вкус овощи были почти на каждом столе вне зависимости от того, что просил подать. Рыбу приходилось ждать дольше всего, а, чтобы ожидание не было томительным или гость трактира вдруг не вздумал уйти, устав ждать, его даром угощали натертым на черный хлеб чесноком вперемешку со сладкими травами, что, как с удовольствием отметил Анфас в первый же укус, было очень вкусно.

Но, в отличие от языка, желудок Анфаса был совершенно иного мнения об адолронской кухне. И если гречу с мясом или сыром он принимал без слов, то на так полюбившиеся Анфасу куски черного хлеба с чесноком и сладкими травами возмущался громко и настойчиво…