Дмитрий Попов - Кольцевая дорога

Так невольно и вырастил Эринар из дочки воина. Потому что охотники ничем от них не отличались. Так уж в племени было заведено: при нападении врага любой охотник садился на своего коня, брал в руки оружие и становился воином. Но удивило меня больше всего то, что Устинарье такая жизнь пришлась по душе. Да что там по душе, другой жизни она не знала и не хотела, хоть для девицы это было и странно.

Беда пришла откуда не ждали. Однажды на охоте Устинарья упала в обморок. Да так неудачно, что Эринар едва успел отбить дочь у крупного зверя. Сам покалечился, однако Устинарью все же уберег: она не получила ни единой царапинки. Когда девушка пришла в себя, то оказалось, что у нее случился первый приступ Прорвы. Это была такая болезнь, когда охотник не мог перенести даже вида обнаженной стали. У него начинались судороги, а затем охотник и вовсе лишался чувств. И в таком состоянии он становился легкой добычей для любого хищника. Потому что эта Прорва лишала охотника оружия: он не мог ни расчехлить копье, ни достать нож из ножен, ни даже выстрелить из лука, чтобы тут же не свалиться в обмороке на землю. А после каждого приступа воин долго, иногда два или три дня, приходил в себя. При этом он испытывал такую слабость, что не мог не только ходить, но даже и стоять на ногах. По крайней мере, так рассказывала мне Устинарья.

Прорва оказалась неизлечима. Лекари Красных Волков, даже самые лучшие, не знали средств против этой болезни. Травяные сборы не помогали, только отвары некоторых корней быстрее поднимали охотников на ноги после приступа. Заболевшие воины не могли больше держать в руках оружие, а значит, не могли охотиться и добывать пропитание. Они становились обузой для племени и для самих себя, потому что не могли заниматься своим делом. Приходилось им ловить вершами рыбу или копаться на огородах. Благо, Прорва это позволяла. Какая перемена судьбы для тех, кто были охотниками и воинами! Лучшими охотниками и воинами племени, потому что только таких поражала эта странная болезнь.

Самые упрямые охотники, конечно, не сдавались. Они снова и снова пробовали взять оружие в руки. Им даже казалось, что приступы Прорвы слабеют или будто бы переносятся легче. Но это было не так: на самом деле ничего не менялось. Охотники надеялись, что с течением времени их болезнь пройдет. Но надежды их были напрасны.

На последней охоте хищник так глубоко разорвал Эринару сухожилия на ноге, что тот охромел. Отец больше не охотился на крупного зверя, он мог только, как и сама Устинарья, ставить силки на мелкую дичь. Этим, да еще рыбалкой, они и перебивались. Но смириться со своей судьбой девушка не хотела. Они обратились к старейшине, входившему в совет племени. Старейшину звали Тормин. Он был стар, очень стар. Волос на голове Тормина совсем не осталось, но он был мудр. Самый мудрый человек во всем племени, как говорил девушке отец. Когда-то Эринар воевал под началом Тормина. Так вот, старейшина принял отца и дочь. Сначала он посоветовал Устинарье забыть об охоте: выйти замуж, рожать детей. Но охотница не отступала от своего. Тогда Тормин, подумав, посоветовал ей оседлать белую лошадь. Перевалить через Запретные Горы и отыскать железного коня. Быстрого как ветер, на которого можно было забраться только на всем скаку. Так Устинарья и поступила.

– А еще старейшина посоветовал мне найти того, кто также как и я, потерял свой дар! – объяснила нам девушка. – Тормин сказал, что у наших бед один корень и поэтому мы должны идти вместе.

– Разумные слова! – одобрила мадам Августа. – Тебе стоит прислушаться к ним, Эйгор.

– Я ведь и сам не знаю, куда мне идти! – развел я руками.

– В свое время ты все узнаешь! – сказала госпожа проводница, вставая. – А пока, прежде чем отправляться на поиски, следует подобрать себе подходящих спутников. Этим вы теперь и займетесь.

Мадам Августа накормила нас перед дорогой. Потом я сходил за своей сумкой. Устинарья же так и не рассталась со своей.

– Станция Лепестковая Река! – объявила мадам Августа. Громкий голос ее, словно эхо, раскатился по всему вагону. Поезд замедлил ход, потом совсем остановился. Госпожа проводница открыла дверь.

– От станции на восток ведет старая дорога! – сказала она нам. – Идите по ней.

– А что мы должны сделать? – спросил я.

– Вы поможете тем, кто будет нуждаться в вашей помощи! – ответила мне мадам Августа. – А они потом помогут вам. Не медлите в пути: время дорого, помощь должна прийти вовремя.

И едва ли не выпихнула меня из вагона. Я скатился по металлической лесенке и оказался на перроне. Кажется, так называлась эта штука в книгах. Устинарья спустилась следом за мной.

Дождь уже перестал. Здесь в самом разгаре была весна. Потому что ветер принес такие запахи, которые бывают только весной. У меня от них даже голова закружилась. От них и еще от удивления. Так неожиданно все получилось: пока мы мило беседовали в купе у мадам Августы, поезд завез нас из осени в весну. Видно, придется мне к этому привыкать.

Мы с Устинарьей подхватили свои сумки и сошли с перрона на дорогу. Две заросших колеи уходили в лес. Судя по всему, ездили по этой дороге нечасто: уж больно заброшенной она выглядела. Но выбора у нас не было, и мы зашагали вперед так быстро, как только позволяли ноги и заросли в колеях.

Солнце вставало над лесом и начинало припекать. Пели птицы. Звенела над ухом мошкара. Дорога иногда петляла, но заблудиться было бы трудно: мы шли на восток. Как мадам Августа и говорила.

От быстрой ходьбы лицо Устинарьи раскраснелось, и я невольно залюбовался им. Может быть, кто-то другой и не назвал бы охотницу красавицей, а мне она сразу понравилась. И лицом, и фигуркой: ладная такая девица. Про таких говорят: крепко сбитая. И выносливая к тому же: вон как легко шагает по дороге. Это дело явно для нее привычное. И ростом она была почти с меня. Хотя я сам по нашим городским меркам невысокий. Не вышел ростом, так сказать. Зато крепкий: могу на поле работать от рассвета и до заката почти без роздыха. И по земле хорошо шагаю, не только по небу, чего уж там. Не отстаю от Устинарьи, хоть она и охотница. Почему бы и не шагать? Дышится легко, все кругом цветет, лес своими весенними запахами голову кружит. Птицы вон поют. Ну, я об этом уже говорил.

Шагали мы с Устинарьей рядом, друг на друга поглядывали. С приязнью поглядывали. Но молчали. А что тут такого? Нам и молча хорошо было вдвоем шагать. Зачем лишние слова? Не нужны они здесь. А что переглядывались мы, так ведь весна кругом, и мы оба были молодые. Мне приятно, например, когда девушка на меня смотрит. И ей, надеюсь, тоже от этого хорошо.

Хорошо так мы разбежались, я даже вспотел. Иду, лоб утираю. Гляжу, впереди вода блестит. Река, значит. Ничего себе такая река: широкая, словно наш городской пруд.