Дмитрий Попов - Кольцевая дорога

– Я больше не небоходец, Герхард! – ответил я угрюмо. – И я должен вернуть свой дар.

До самой границы городских владений мы больше не сказали друг другу ни слова. На границе Клейс пожал мне руку.

– Удачи тебе, Эйгор! – сказал он и ушел вверх.

Герхард молча махнул рукой на прощание и, ссутулившись, побрел обратно в город. Одинокая северная дорога лежала передо мной.

На второй день пути пошел дождь. Моросящий и нудный. Тучи висели так низко, что брюхом задевали верхушки деревьев. Серая пелена окутала лес. Дорога скоро стала тропой. Тропа постепенно размокла, и идти по ней стало трудно. Ноги скользили и разъезжались. За шиворот с веток текла вода. Промокшая рубашка плохо грела. Но пока я шагал, это все можно было перетерпеть. Поэтому шел я без остановок: делал привал, только чтобы пообедать.

А еще постоянная ходьба и дождь отвлекали меня от грустных мыслей. От тоски по дому и от ненужных воспоминаний. Я пробирался по лесу от рассвета и до заката. Потом с помощью огнива разжигал костер и готовил горячую похлебку. Ужинал и тут же засыпал. К вечеру я был слишком измучен, чтобы думать о чем-то кроме еды и сна. Поэтому и спал без всяких сновидений, просто проваливался в темноту. А утром открывал глаза и начинал все сначала.

На третий день дождь перестал. Серая пелена над моей головой слегка посветлела. Зато тропка совсем затерялась в лесу. Поэтому я шел наугад, хотя очень надеялся, что иду на север. Мне повезло: к вечеру я добрался до реки. Той самой, широкой и полноводной, о которой говорил судья. Теперь осталось отыскать мост.

Я вышел к нему на закате. В мощные каменные опоры моста билась вода. Рельсы наверху тихонько гудели. Собрав остаток сил, я бросился разводить костер. Солнце село, но я успел управиться до темноты. И потом сидя дремал у огня. Есть мне не хотелось – я слишком устал.

Тучи расползлись в стороны, и на небе высыпали звезды. Потом звезды вспыхнули на той стороне реки. Их была целая цепочка, и она двигалась в сторону моста. Я протер слипающиеся глаза, но нет, они не подводили меня: звезды действительно двигались. Я приложил ухо к рельсам и услышал далекий гул.

До этого я видел поезд только на картинках, однако сразу его узнал. Вот он приблизился и вкатился на мост. На середине реки паровоз коротко рявкнул и выбросил вверх клуб светлого пара. Должно быть, от испуга на небе развеялись последние тучи. Я встал у рельсов впереди костра и замахал руками навстречу поезду. Это было лишним: он сбрасывал ход. Пересек реку и наконец остановился почти сразу за мостом.

Распахнулись двери переднего вагона. Держась за поручни, по лесенке на землю неторопливо спустилась очень серьезная дама. Она была одета в синие юбку и жакет. В Эриаке похожие носили повара, только они были белого цвета. Рыжие кудри серьезной дамы были тщательно уложены. Кажется, это называлось прическа.

Я с некоторой опаской приблизился к дверям.

– Ты что, никогда раньше не видел поезда? – спросила она.

– Нет, – признался я.

– Хочешь стать нашим пассажиром?

Я кивнул головой. От поезда пахло так же, как в заречной кузне у мастера Горовца: разогретым металлом и маслом, которым он смазывал свои изделия. Странный это был запах: чужой и в то же время очень знакомый. А с крыши вагона почему-то тянуло свежим ветерком, хотя ночь выдалась тихая.

– Это маленькая станция Мост, и стоянка на ней короткая! – поторопила меня дама. – Поэтому тебе лучше подняться в вагон.

Я уцепился за поручни и полез вверх по металлическим ступеням. Ничего сложного в этом не было. Дама поднялась за мной и закрыла двери. Потом махнула флажком в окно. Сверху горел фонарь, и его свет показался мне слишком ярким после ночной темноты.

– Следуй за мной! – сказала дама, откатывая в сторону внутренние двери. Я впервые в жизни видел, что двери могут открываться вот так. – И придерживайся руками за стенки: поезд сейчас отправляется.

Мы зашли в вагон. На ходу дама ловким движением выдернула из сложенных на полках стопок одеяло и подушку и проследовала вперед. Я невольно задержался. Потому что остановился посреди прохода, разинув рот. И было отчего: вместо потолка в вагоне сияло звездами небо. Такое глубокое, какое редко увидишь даже в тихую летнюю ночь. А ведь на дворе давно стояла осень. И по этому небу катилась луна. Маленькая, словно золотая монета имперской чеканки, на одной стороне которой помещался профиль правителя. Без имени и титула, потому что те располагались на другой ее стороне. Наверно, именно такая луна и должна была катиться по вагонному небу. Стояла тишина, нарушаемая только дыханием спящих пассажиров.

Поезд дернулся и медленно двинулся вперед, набирая ход. На вагонном небе это никак не отразилось. Луна плыла, звезды сияли. Колеса стучали по стыкам рельсов. Сердце мое учащенно забилось: на минуту мне показалось, будто это я, как раньше, иду по небу, а не оно движется вокруг меня. Это добрый знак, подумал я. Так немного по сравнению с тем, что было. Но все-таки лучше, чем совсем ничего.

Поездная дама терпеливо дожидалась, пока я приду в себя. Должно быть, она привыкла к изумлению впервые попавших в ее вагон пассажиров. Дама указала мне на деревянную полку, где лежал набитый свежей соломой толстый матрас. Она положила на него одеяло и взбила подушку. В общем, когда я подошел, постель уже была готова.

– Госпожа, сколько я вам должен? – спросил я ее.

– Одну медную монету! – сказала она, приглушая свой раскатистый голос, чтобы не потревожить спящих пассажиров. – Отдашь мне ее завтра: касса уже закрыта.

– Всего-то? – удивился я.

– Как твое имя? – спросила дама.

– Эйгор. Эйгор Услет.

– Не привык к таким ценам, Эйгор? – усмехнулась она.

– Нет! – признался я.

– Иногда я беру за белье больше, – объяснила мне дама. – Но тебе повезло. Вернее, повезло твоему, на мой взгляд, не слишком толстому кошельку.

Я промолчал, чувствуя, что краснею, и порадовался, что ночь скрывает краску на моем лице.

– Устраивайся на своей полке, Эйгор! – сказала она на прощанье. – Оставь свои вопросы на завтра. Ты засыпаешь на ходу.

Дама была права: глаза мои закрылись, едва голова коснулась подушки. Сквозь сон я слышал перестук вагонных колес. Мне показалось, что он убаюкивал не хуже матушкиной колыбельной.

Проснувшись утром, я сел на лавке, протирая глаза. За окном лил проливной дождь. Вагонные стекла затянула пелена воды, сквозь которую едва просматривался лес. Деревья стояли нахохлившись, ветви их поникли от дождя. Небо было серым от туч, холодным и мрачным.

Зато в вагонном небе вовсю сияло солнце. Оно поднялось уже высоко, и я подумал, что проспал добрую часть утра. Серьезная дама, как выяснилось, поместила меня в небольшую уютную комнатку с занавесками на окне и пологом из плотной ткани, закрывающим дверной проем. Лавка напротив меня пустовала: судя по отсутствию подушки и одеяла, она была свободна. Пассажиры вставали, ходили, разговаривали. А также спорили, ссорились и шумели. Однако звуки доходили до меня словно издалека и сну не мешали. Может быть, это полог приглушал их? Я пощупал темную ткань: она была плотной, но недостаточно, чтобы заменить собой двери. Поэтому загадка осталась неразрешенной. Голод победил в схватке с любопытством: я решил позавтракать, прежде чем идти задавать вопросы. Под окном к стене был привинчен маленький столик, и на нем я разложил свои немудреные припасы. Взятый из дому сыр уже подсох, а хлеб зачерствел, однако я воздал должное и тому, и другому. Запив завтрак водой из фляги, я откинул полог и отправился осматривать вагон.