Игнатий Смолянин - Камбенет

Одет он был просто, в недорогое тёмное сукно и кожу. Обращало на себя внимание его единственное украшение, золотая звезда с дубовыми листьями снизу, подвешенная на шейной цепи – знак особого отличия в бою, даруемый королями и герцогами. За меньшие отличия даровалась звезда серебряная, а простым воинам – бронзовая. Таким образом подтверждалось, что данный муж приблизился к небесному идеалу.

Пятиконечная звезда, как известно, является внечувственной универсалией человека в мире горних идей. Её можно найти в центре церковных шетоксов, признаке сана при торжественных выходах – маленькая звёздочка у приходского священника, средняя у епископа и большая у архиепископа либо митрополита.

Мелиден почувствовал невольную симпатию к хозяину. «Наверное, и я буду так выглядеть, когда выйду из употребления» – подумалось ему.

Гостям выделили комнаты в хозяйском доме, расторопные слуги помогли им разоблачиться и, пока готовился обед, Мелиден вытянул необходимые разъяснения из Ангрета и встретившего его замкового дворецкого, тощего и лысого малого с суетливыми движениями.

Оказалось, что барон, женившись и обзаведшись потомством, лет на двадцать отправился в Приморье, где блистал на турнирах воинских и поэтических, породив, по слухам, множество ублюдков. Дома он бывал редко, завезя немалое количество книг – удивительное дело для здешних простоватых краёв. Жена его, слабая здоровьем баронесса, умерла во время очередных родов, некоторые из младенцев тоже, но крепкий сын и двое выданных замуж дочерей остались, так что барон мог не заботиться о дальнейшем продолжении рода.

Однако четыре года назад ему не посчастливилось присоединиться к герцогу Аренду Оринскому во время войны того с королём Дерифадом, вместе с прочими союзными озёрноземельскими рыцарями. Увы, общую сшибку с многочисленными и искушёнными рыцарями королевского герцогства Тиуда они проиграли. Положение спасла ощетинившаяся пиками и гизармами, плюющаяся из мощных арбалетов камбенетская пешая милиция, выдавившая врага из Лощины.

Но барону Моривено было мало радости от этого – сильный удар вражеского копья пробил боковину передней луки его седла и поразил в пах. Удар подлый, но применяющийся бесчестными умельцами, так как у всадника латы ослаблены в этом месте. Что еще хуже, его сын и наследник был сбит с коня в той же битве, тяжко пострадал от копыт тяжеловозов в общей толкучке и, так как поле боя осталось за неприятелем, добит. Враги не пожелали возиться с раненым из отдалённого Озёрного герцогства.

К моменту битвы барону уже минуло 50 лет, но он находился в полной силе, что не редкость для людей воздержанных, постоянно упражняющихся и радующихся жизни. Гибель наследника и позорная рана, не позволяющая снова продолжить род и общаться с девицами привычным образом, надломили его. Он вернулся в своё имение и с тех пор жил уединённо, предаваясь книгочейству и сочинительству, никуда не выезжая и никого не принимая, только время от времени обмениваясь книгами с немногими знакомыми эрудитами или заказывая их в монастырях.

Ребёнок погибшего сына умер в младенчестве, его вдова до сих пор не вышла замуж снова и жила в баронском замке, заведуя хозяйством. Мелиден видел её за обедом – довольно красивая худая женщина с выщипанными в тонкие полоски бровями, белоснежным узким лицом и длинной чёрной косой, свёрнутой венцом на затылке под полупрозрачной косынкой. Две дочери жили в замках зятьёв, с нетерпением дожидающихся, когда же им выпадет наследство.

Действительно, радостного мало. Замок, кстати, был даже старше, чем стены Озёрного города, но две огромные башни воздвигли при деде нынешнего барона, Колкайсе Строгом. Закончили их как раз в год рождения нынешнего барона, а строили целых тридцать лет. Стоит же замок на месте языческого укрепления, захваченного пришельцами с запада пять с половиной веков назад.

Во время надолго затянувшегося обеда, поданного на тяжеловесном тёмном столе, покрытом льняной расшитой узорами скатертью, хозяин с вдовой сына сидели рядом в резных деревянных креслах с прямой спинкой. На противоположной скамье расположились Мелиден Варсин напротив барона и Савон Диревено напротив дамы со слугами-оруженосцами по бокам. Еда была простая и обильная, как принято в этих краях.

Сначала вниманием барона пытался завладеть молодой и самоуверенный Савон, очевидно пытающийся втереться в ряды знати. Но быстро выявилось, что он мало в чём разбирается, кроме сугубо ганзейских дел, особенно цен на наряды и безделушки, а также сомнительных придворных слухов, и то узнанных через третьи руки. Напротив, неожиданно для самого себя разоткровенничавшийся Мелиден показал себя человеком с широким кругозором и свободомыслящим.

Будучи наблюдательным и обладая прекрасной памятью, он многое видел и слышал в Висагете, а теперь и перенял от маршалов, ингениаторов и гонцов при камбенетском дворе, побывал в детстве в совсем уж сказочном для средиземцев Грюте Полуденном. Хорошо разбирался в военном деле и при этом не чуждался письменной словесности.

Особенно барона заинтересовало его сообщение о новой камбенетской палате риторики «Пион» и представлении «Тарлагианок». Барон был хорошо знаком с подобными палатами в приморских городах и о «Тарлагианках» тоже слышал, хотя и не имел данного произведения в своей библиотеке. Поэтому он полностью переключился на Мелидена, тогда как раздосадованному Савону пришлось развлекать разговорами ни о чём кокетливую даму. Та, напротив, охотно уделяла внимание белокурому двадцатилетнему красавчику, хотя бросала искоса мимолётные взгляды и на Мелидена.

Барона, несомненно, утомило затянувшееся отшельничество. С увечьем он свыкся морально и физически, и помирать на радость зятьям-падальщикам в ближайшее время не собирался. Расспрашивая о том, о сём, он и сам охотно рассказывал о своём замке, истории здешних краёв и последней войне с королём Дерифадом. Читал он и свои стихи, а затем начал их напевать звучным мужественным голосом, подыгрывая себе на лютне – пяти парных струнах, натянутых на плоский полый деревянный барабан с длинной ручкой.

Вопреки ожиданиям Мелидена, ни одной эпико-героической песни в репертуаре барона не было. Как выяснилось, барон считал эпос устарелым дурновкусием для сельских мужланов. Его поэзия, воспитанная новейшей модой при приморских дворах, преимущественно описывала любовные радости пастушков на лоне южной природы – «голос, пьянящий как дикие ягоды», «единственное средство от страданий любви – лечь вместе обнажёнными»…