Анастасия Шульга - Диббук. Мертвая ведьма

Степка поставил точку. В груди грохотало, как это обычно бывает, когда пишешь жутенькую историю. В горле пересохло. Степка встал, клацнул свет, и побрел на кухню. Странно, при свете дня коридор, хоть и был немаленьким, все же не казался бесконечным, а в темноте идешь и идёшь, будто по вестибюлю. В маминой комнате что-то с грохотом упало. Бросившись туда, он сперва, конечно, постучал, но мама не ответила и мальчик рывком распахнул дверь. Впервые он понял, что имеют ввиду, когда о говорят о шевелящихся волосах. Это было мерзкое ощущение, будто по голому черепу ползут мокрые дождевые черви. Мама лежала в своей постели, уставившись открытыми глазами в потолок. Белые локоны разметались по подушке, пальцы мелко подрагивали, словно во сне она играла на рояле, а в ногах у нее сидела тень, напоминающая костлявую гаргулью с пергаментно желтой кожей… Гаргулья медленно повернула морду к Степке и… О ужас, он ничего не успел сделать, прыгнула на маму и растворилась в ней.

Не помня себя от страха, Степка бросился к матери, схватил ее за плечи и закричал.

– Мама, мамочка, проснись, – он не отдавал отчет сколько времени тряс ее, как тряпичную куклу, до тех пор когда веки ее наконец дрогнули. Полный непонимания взгляд скользнул по его лицу.

– Степа? Степочка, что случилось?

Он вглядывался в ее лицо, а сердце потихоньку замедляло свой бешеный бег. Привиделось. Привиделось дураку. Перенапряжение нервной системы. Все правильно – сначала уборка, потом Аня со своими историями, бессонница, ужастик про пса…

– Ты кричала во сне, – брякнул он первое, что пришло в голову.

Мама села и обняла его, потрепала по вихрастой голове.

– Мне приснился кошмар, – сказала он шепотом. Степка взглянул на круглые настенные часы – без четверти четыре.

– Будешь кофе? – Спросил он маму, каким-то шестым чувством догадываясь – она уже не уснет, как не уснет и он сам.

Мама вышла на кухню, накинув свой шелковый халат – совершенно не вписывающийся в обстановку этого совдеповского дома. Все же было в ней что-то неестественное, будто маму украли инопланетяне, а вместо нее подсунули искусную китайскую копию. Монстра в человеческом теле. Он мотнул головой, отгоняя противные мысли. Все страшилки сплошь выдумка, даже история о ведьме из Кобылок всего лишь плод больного воображения. Мало ли в мире ненормальных. Как бы там ни было, в своих историях Степка никогда не писал о маме, даже имя ее не использовал, словно выдуманные им чудовища могли как-то навредить маме, выбравшись со страниц блокнота.

Степа сварил две чашки крепкого кофе и разлил по чашкам. Себе он добавил сухих сливок, маме – ложку сахара.

Кофе получился горьким, но это было даже хорошо – спустя десять минут Степа чувствовал себя гораздо бодрее, собраннее.

Когда наступала ночь, Лариса оставалась с темнотой один на один. Мрак нападал на нее, как хищный зверь, рвал когтями, тащил за собой в небытие, где нет ни тепла, ни света, только обволакивающий могильный холод… Когда наступала ночь Лариса больше не могла сопротивляться чудовищу, порожденному мраком – чудовище проникало в ее сознание и притворялось Ларисой; чем дольше оно играло чужую роль, находясь в ее теле, тем дальше по темным запутанным коридорам устремлялась ее душа и в конце концов заплутала, оказавшись в недрах подземелий, где пахло влажной землей и трупами. Наверное, она с чудовищем поменялась местами – каким-то непостижимым разумом способом.

Чудовище проникло в ее мир, а она проникла проникла в мир чудовища. Порой Лариса думала, что похоронена заживо и вскоре погибнет, но потом поняла, чтонужна чудовищу живой. Это давалонекую надежду, призрачный шанс на спасение. Если только кто-то догадается, что чудовище овладело ею… Если только оно допустит ошибку. Пока что чудовище играет свою роль безупречно.

Но что же оно такое и можно ли его уничтожить? Этого Лариса не знала. Знала лишь то, что оно ненавидело эту девочку – Аню. Почему-то она пугала его, Лариса чувствовала страх чудовища и его страх придавал ей сил. Если оно боится значитоно не бессмертно…

Не бессмертно и не глупо, и сделает все, чтобы девочка держалась от них подальше.

После обеда пришла Аня. Впервые в жизни Степка заметил мелькнувшее на мамином лице раздражение – обычно мама встречала его знакомых едва ли не с распростертыми объятиями. Мама легко находила общий язык с ребятами и вовсе не потому что потворствовала им. Мама была веселой, открытой и ничуть не навязчивой, но не сегодня. Она буквально буравила взглядом их спины и зачем-то пришла в его комнату – уж не думала ли, что они хотят совершить какую-то глупость? При одной лишь мысли о подобном недоверии Степка вспыхнул. Никогда в жизни мама не стала бы его «пасти», это полностью противоречит всему ее воспитанию – поговорить, выяснить что к чему, позволить самому сделать выбор, пусть и неверный. Странным было, что она не вытолкала их взашей – чтобы они не торчали в доме, не дала денег на мороженое и колу, а на предложение Ани прогуляться немедленно придумала за него какую-то нелепую отмазку.

Наконец, Ане надоело торчать в духоте и она ушла. Мама нахмурилась.

– Эта… Девочка… Тебе не кажется, что она какая-то странная? – Спросила мама и Степка чуть не заорал в ответ.

"Это ты странная, ты, мама, начиная с того дня, как вернулась с этой дурацкой деревни!" вертелось у него на языке, но он только пожал плечами. Какая-то неуловимая мысль бередила его сознание, вот-вот и он ухватит ее за хвост, но в самый последний момент мысль ускользала и он снова и снова пытался ее поймать.

Тётя Оля приехала во вторник. Она вылезла из машины, громко хлопнув дверью. С гнездом на голове и густо подведенными черным глазами, Ольга походила на смертоносную фурию. Объемные телеса сжимало трикотажное платье размера на три меньше положенного. К пышной груди женщина прижимала Пабло Пикассо – вечно дрожащего, сонного рыжего чиха.

– Как дела, Степашка? – Спросила Оля, щурясь от яркого солнца.

– Нормально, – буркнул Степка, доставая с багажника черную спортивную сумку – собственно поэтому Ольга и приехала – привезла кое какие вещи и оплату за квартиру.

Несмотря на свою эпатажность, Степке Ольга нравилась – она была незаурядной, стихийной, феминистично настроенной женщиной, но кроме этого Оля умела слушать и никогда не оставалась в стороне. Если с кем из взрослых и можно было поделиться своими опасениями так только с Олей.

– Эээ… – Протянул Степан, не зная с чего начать.

В этот же миг вялый Пабло вдруг словно очнулся и ощерился, обнажая ряд крошечных зубов.

– Не узнал, – улыбнулась Ольга, целуя вышедшую из дома подругу.