Анастасия Шульга - Диббук. Мертвая ведьма

– Ладно, мам, – бросил он. – Давай тогда вернемся. Длинным путем пойдем.

Мама кивнула. Всю дорогу она крепко держала его за руку, словно опасаясь, что он может вырваться и убежать.

Раньше Степка и не задумывался, что всего в двух часах езды от города встречаются такие места, как Кобылки. Пыльная крохотная деревушка, поросшая сорняками и тишиной. Никакого намека на цивилизацию – магазин и тот один, да и не магазин вовсе, а так, одно название – избушка на курьих ножках. Никакого многоголосья шумных городских улиц, автомобильных гудков, шороха шин. На улице ни души. Ощущение было такое, будто Степка оказался не в российской деревушке, а где-нибудь в Припяти – в мертвом месте, где сама смерть спряталась за каждым покосившимся, полуразрушенным срубом, за каждым кустарником, тянущим свои лапы-веточки к гостям, свежему мясцу, так любезно пожаловавшему в самый центр искусно сплетенной паутины. Вот-вот появится здоровенная паучиха, заклацает жвалами, выпьет кровушку…

Он сунул руку в карман и вытащив мобильный телефон, ткнул пальцем в экран – сеть отсутствовала.

– Интернета здесь, как я понимаю, нет?

– Есть, – сказала мама. – Не везде ловит, но есть.

Деревня, словно была разделена на две части – жилую и покинутую жителями. Заброшенные дома торчали из земли, как гнилые пни зубов в старушечьей пасти. Степан улыбнулся. Сколько жутковатых историй придумается ему в этой холодящей кровь атмосфере!

Мама остановилась у дома с покосившейся цифрой «6».

– Пришли.

Из-за невысокого забора выглядывал добротный дом из белого кирпича. Два выходящих на улицу окна украшали резные ставни. Мама отворила калитку. К крыльцу вела дорожка из тротуарной плитки-брусчатки. Мама звякнула связкой ключей, распахнула дверь в темное прожорливое нутро (надо же, как разыгралось воображение). Степка вошел первый, пошарил по стене и щелкнул выключателем. Коридор оказался довольно большим – гораздо больше, чем в их городской квартире. Напротив входной двери стоял массивный буфет, наверное, времен Ильи Муромца. На припавшей пылью полке лежал осколок зеркала, стояли пустые трехлитровые банки со следами ржавчины. На одной из них Степка увидел бурый отпечаток пятерни.

Слева от Степки находились две двери – одна запертая, низкая и узкая, вторая, выкрашенная в белый, тяжелая, деревянная с железным крючком снаружи. Это показалось Степану странным – словно его прадед запирался в коридоре от кого-то, кто был в доме. Степка откинул крючок и потянул на себядверь – с другой стороны она вся была исцарапана, следы когтей отчетливо виднелись и на дверной коробке. Впервые Степка ощутил, как его пробрал холодок, но тут же отогнал дурную мысль – у деда наверняка была собака, очень крупная собака, вот он и запирал ее в доме…

Позади, с протяжным скрипом, захлопнулась входная дверь.

В кухне царил полумрак – лампочка перегорела, а окно было занавешено черной рваниной, и мама попросила Степу немедленно снять тряпку.

– День еще, а мы в потемках. Я пока к соседке схожу, а ты сумки разбери, пожалуйста.

Степа подвинул табурет, сдернул это подобие занавески и заорал от неожиданности. Прижавшись к стеклу безносым лицом на него взирала… смерть. Степка отпрянул и грохнулся со стула, больно стукнувшись головой об пол. Ужас объял душу, заставил отползти в угол, и замереть, сжавшись в комок. Сейчас она подастся вперед и стекло осыпется на пол мелкой сверкающей крошкой. Смерть влетит в дом, шурша черным саваном, взмахнет косой, рассечет надвое, заходясь ледяным смехом, а потом спрячется за дверью и дождется Степкину маму… мысль о маме заставила Степку задвинуть страх на задворки сознания. Ну уж нет! Сейчас он схватит что-нибудь поувесистей и пусть только сунет к ним свои костлявые лапы! Стараясь не упускать смерть из виду, он протянул руку к стоящей тут же, в углу, кочерге, сомкнул пальцы на железной ручке. Время остановилось, застыло и Степка барахтался в нем, точно муха в бочке густого меда.

Понадобилось минуты три, показавшиеся Степке целой вечностью, чтобы он понял – смерть и не думала нападать. Глядела на него неотрывно пустыми глазницами, скалилась кривыми зубами, совсем как хэллоуинская маска Макса Фандеева…

Ну да, маска и есть!

Злясь уже на самого себя, – надо же, мастер ужасов, повелся, как первоклассник, вылез из укрытия и бросился на улицу. Сто пудов, шутник где-то рядом, ждет не дождется исхода розыгрыша! Степка сжал кулаки.

Местный Петросян оказался здоровяком, года на три старше самого Степки. Левую сторону его лица обезображивали старые ожоги.

– Ты сделал? – Спросил мальчик, подлетая к шутнику. В руке Степка сжимал маску (остряк нацепил ее на древко метлы и подставил к стеклу).

– Ну-у-у, – протянул здоровяк. – Допу-устим.

Ответа оказалось вполне достаточно – хилый Степка размахнулся и, вложив в удар всю злость, впечатал кулак в вздернутый нос. Здоровяк пошатнулся, но устоял на ногах. С левой ноздри хлынула струйка крови. Парень вытер ее тыльной стороной ладони и удивленно крякнул.

– Сломал, зараза! – Пророкотал он, и повалил Степку наземь, колошматя по чем попало.

Мальчик тщетно пытался отбиться, скинуть с себя эту мельницу рук с кулаками-кувалдами.

– Баба Оля! – Раздался где-то рядом звонкий девчачий голос. – Тут Митька дерется! – Проорав это, девчонка подлетела к Митьке и схватив его за футболку стала оттаскивать от Степана.

К тому времени Степе уже весьма перепало – бровь оказалась рассечена и половину лица залила кровь, а на скуле расцвел багровыйсиняк. Оглядев физиономию противника, Митька деловито цвыркнул слюной сквозь зубы.

– Что, выкусил?

Девчонка посмотрела на него с осуждением и протянула Степке холодную бутылку с минеральной водой. Он молча приложил бутылку к синяку и отвернулся. Было стыдно. Так стыдно, что хотелось провалиться сквозь землю, только чтобы девочка не видела его распухшего лица.

Баба Оля – тучная женщина с косой вокруг головы – выковыляла из-за угла и, всплеснув руками, стала бранить Митьку на чем свет стоит, а потом подошла к Степану и зацокала языком:

– Пойдем в избу, умоешься.

Степа покачал головой.

– Ну, шельма, – выругалась баба Оля на внука, – задам тебе трепку! Домой давай.

– Он первый начал, ба! – Огрызнулся парень и поплелся за бабкой.

Степка с девочкой остались вдвоем.

– Я – Аня, – сказала она таким бесстрастным тоном, словно знакомились они в совершенно обыденных обстоятельствах – никакого любопытства к причине драки, ни одного косого взгляда на его «боевые раны». Степка был ей за это благодарен. Не хотелось лишний раз вспоминать о своем унижении.