Артём Цветков - Истра

– Да подожди ты минуточку, не пропадать же добру. Мне надо кое-что сделать, а вы пока поднимайтесь наверх, – с этими словами он высвободил руку и направился к трупу.

Золан и Олин, уже шагавшие по ступенькам на выход из этого проклятого места, резко остановились, да так что второй врезался в спину первого.

– Добыча? Какая добыча? А на сколько ценная? Хотя с такого чудища должна быть очень ценная, – ещё минуту назад они выглядели абсолютно обессиленными, но теперь в их глазах блестел огонь наживы, которого не мог потушить даже сильный смрад этого места. И они рванули к туше.

– Ну и бог с вами, мне всё равно с него ничего не надо. Так что я буду ждать вас снаружи, – убрав посох в вещмешок, чародейка направилась к выходу.

– И кстати, Иль, ты часом не знаешь, как эта тварь называется? И какую его часть можно повыгоднее продать? – подойдя к магу, спросил гном.

– Это арахнид, только вот есть одно «но». Он не из тех многочисленных особей, что водятся в лесах Альсвейта. Этот очень древний и очень редкий. Я о таких только из рассказов, что ходили среди странников, слышал. А в чём его ценность, сейчас покажу, – с этими словами он вытащил из мешка нож и несколько склянок. – Ну, думаю, четырёх должно хватить, – он расставил их в ряд возле брюха арахнида.

Олин и Золан стояли рядом и наблюдали за тем, что будет дальше. Иль сделал два продолговатых крестообразных надреза и оттуда начала сочиться зеленоватая вязкая жидкость, которую он бережно собирал в стеклянные пузырьки.

– И кому может понадобиться эта мерзость? – не скрывая отвращения, спросил Золан.

Не отвлекаясь от своего занятия, маг ответил:

– Алхимики в столице выложат крупную сумму за эту кровь. Поэтому сразу договоримся, вам две склянки и мне две склянки. Одна покроет расходы за лошадь, а вторая – благодарность Олину за спасение.

– По рукам, – улыбки на их лицах стали ещё шире.

Прошло минут десять, а может, пятнадцать, прежде чем они закончили и наконец-то все вместе оказались на улице. Светало, солнечные лучи пробивались сквозь ветви деревьев, а свежий морозный воздух наполнял лёгкие. Вдохнув полной грудью и улыбнувшись, маг дал указание гномам запрягать лошадей в повозки, а он пока разберётся с этим местом.

Они уже начинали догадываться, что это могло бы значить, и поэтому решили отвести лошадей подальше. Пока гномы отъезжали на безопасное расстояние, маг начертил на земле руну и, произнеся заклинание, ударил основанием посоха в самый её центр. Фундамент здания задрожал, и всё оно начало ходить ходуном. С грохотом обрушилась крыша, а за ней и второй этаж. Пока Иль шёл к повозкам, трактир сложился словно карточный домик и ушёл полностью под землю.

Айна сидела на краю повозки и была погружена в свои мысли. Подойдя к ней с походными покрывалами, которые он достал из своего мешка, Иль сел рядом и сначала укрыл её плечи, а потом укутался сам. После чего достал трубку – она, в отличие трубки Золана, была вполне обычной и не имела никаких излишек – и, забив в неё табак, закурил. Повозки тронулись.

Сегодня, как и несколько дней кряду, шёл дождь. Тучи непроглядной свинцовой пеленой закрывали небо. Складывалось впечатление, что там наверху кто-то просто забыл закрыть небесные краны, и нескончаемый поток воды обрушился на землю.

Лутцио стоял в своей спальне возле окна и молча смотрел на небо. Вдали сверкали молнии и громыхал гром, дождь беспрерывно барабанил по крыше и окнам, как бы наигрывая понятную только ему самому причудливую мелодию. И без того плохое настроение Архиепископа становилось всё мрачнее и мрачнее, такая погода навевала на него воспоминания давно минувших дней. Тяжёлые воспоминания, которые он так хотел забыть.

Закаты сменяли рассветы, а он всё так же сидел привязанный к столбу. Лутцио мог бы уже давно освободиться, но его внутренний стержень был сломлен и втоптан в грязь, желание жить погасло окончательно. От долгого голодания и жажды тело его постепенно иссохло и теперь больше напоминало скелет, обтянутый кожей, щёки впали, глаза выпирали наружу, живот неестественно раздулся. Некогда пышущий жизнью молодой человек теперь представлял из себя жалкое зрелище. Тем не менее жизнь ещё не угасла в нём полностью, маленький огонёк, словно пламя свечи, теплился в груди.

Иногда ему казалось, что рассудок покинул его, и он на какое-то время терялся в беспамятности, а в те немногие минуты, когда здравость мысли всё-таки возвращалась, он молил всех ему известных богов, чтобы они прекратили его страдания. Лутцио потерял счёт времени. И вот в какой-то момент парень почувствовал наконец на своём плече такое обжигающе холодное, но при том дарящее умиротворение и вечный сон прикосновение смерти. В его душе не было ни капли сожаления, лишь тихая радость наполняла его.

Открыв глаза, Лутцио обнаружил, что находится не в загробном мире, а в крытой повозке, едущей в неизвестном для него направлении. Перед ним на коленях сидела слегка полноватая девушка с длинными каштановыми волосами, средних лет. Он попытался спросить, зачем она его спасла, но вместо этого смог лишь сдавленно прохрипеть, и силы снова его покинули. Он провалился в чёрную бездну беспамятства.

Так прошло ещё несколько дней, в его голове лишь мелькали отрывистые воспоминания о том, как за ним ухаживали чувственные женские руки. Через несколько недель бережного ухода к нему постепенно вернулись здравость мысли и восприятие этого мира. Он находился во вполне обычной по селянским меркам деревенской хате, в своё время он повидал таких огромное множество, и эта от них никак не отличалась.

Дом принадлежал престарелой супружеской паре, приютившей его. А все трудности по уходу и заботе о нём легли на плечи их дочери Фаны. Для него в этом мире не было человека добрее и милосерднее, чем она. По крайней мере, Лутцио явно таких не встречал. Она кормила его, одевала, помогала со всем, чем могла, и это было абсолютно бескорыстно. В такие моменты ему становилось немного стыдно и одновременно обидно за свою беспомощность. Он искренне не понимал, почему они ему помогают, ведь у него не было ни копейки в кармане, никакого мало-мальски ценного имущества, которое он мог бы предложить взамен, и всё-таки она ухаживала за ним. Во время его очередного купания он решил спросить её:

– Фана, ответь мне, почему вы решили меня спасти тогда с отцом? Вы ведь понимали, что у меня абсолютно ничего нет, и я не смогу отплатить вам за вашу доброту. Что я буду для вас лишь ещё одним голодным ртом, а вам и так, как я посмотрю, нелегко живётся.

Она прекратила намыливать ему спину и, слегка помолчав, умиротворяющим голосом сказала: