Мария Костылева - И пришёл великан. Часть 2

– Не жди, что предсказание будет ясным, – предупредила Нафирь. – Если бы я могла делать такие предсказания, жила бы не здесь, а в Коэспэне… как минимум. И не проси объяснять – это не ко мне… Протяни руки.

Тальвин послушно протянул ей руки, и она повернула их ладонями вверх. Сжала его запястья гибкими, не по-женски большими пальцами. Прикрыла глаза, пробормотала:

– Мне нужно настроиться… Все молчите.

Все молчали. Тишина была живой; Ронхе казалось, она ощущает, как дышит дом и как лес шумит где-то за стенами. Её восприятие здесь словно заострилось… интересно, имеет это какое-нибудь отношение к той башенке из камней, к блюдцу с тёмной жидкостью, к горению лучин?.. Или виной всему нервное напряжение этого дня?

– Много… много развилок… – шептала Нафирь и хмурилась, по-прежнему не открывая глаз. На первый взгляд, она несла околесицу, но слушатели даже дышать боялись, чтобы не сбить настрой. – Ты сам меняешь свою судьбу… сложно… На твоих руках кровь… Много крови… Но ты почти расплатился, осталось чуть-чуть… Не могу понять… Смерть твою не вижу, скачет… всё постоянно сдвигается… М-м… Сейчас попробую.

Она зажмурилась ещё крепче, а потом вдруг распахнула глаза, уставившись на блюдце с красновато-коричневой жижей. Взгляд её остановился, остекленел, и всё лицо её словно застыло.

– Шёл. Шёл. Человек. Через лес. Черевеск. – Нафирь говорила низким, до неузнаваемости изменившимся голосом, безо всякого выражения. Это было настолько жутко и на слух, и на вид, что невольно попятились не только Ронха и Нарай, но даже Мильс. Тальвин же смотрел на прорицательницу неотрывно, и Ронха по его профилю видела, как напряжено его лицо. Напряжено – но не испугано. – Чёрный лес. Скоро начнёт. Свою охоту. Он может забрать. Часть тебя. Навсегда.

Нафирь замолчала, задышала тяжело, но глаза её оставались открыты, и из них потоком текли слёзы. Пальцы, державшие руки Тальвина, стиснулись и побелели.

– Тяжёлая. Тёмная вода. Скрывает. Чёрное дело. Кости. Твоего учителя. Найдут. После. Твоей смерти. Ты всё дальше. От них.

Ронха в ужасе зажала рукой рот.

Что это всё значит? Каальгер мёртв, но он не в Черевеске? Какая ещё «тяжёлая тёмная вода»?!

Она повернулась к Мильсу, который всегда мог ответить на все вопросы, но тот, неподвижный и бледный, этого движения не заметил.

Кинуться бы на волю, бежать бы прочь от этого жуткого места, затеряться бы в лесу… Там никто не будет говорить о костях… И о смерти Тальвина… И этого зловещего оранжеватого свечения не будет – только солнце, настоящее солнце!..

Но Ронха не побежала – не смогла сдвинуться с места.

А глаза прорицательницы вдруг закрылись. Мокрое лицо, обращённое к свету лучины, скривилось от судороги, тело начали сотрясать конвульсии.

– Ты… – выдавила она. – Послужишь… Причиной… Тому… Что великан… Придёт… На эту… Землю…

Потом Нафирь вдруг перестала трястись. Лицо разгладилось, пальцы разжались.

Она открыла глаза. И тут же отдёрнула руки, даже как-то отпрянула от Тальвина. Забралась в своё кресло с ногами, сжала ладонями обтянутые зелёной тканью колени. Вышивка на этой ткани была всё-таки совсем уж детской; взрослая женщина, живущая в деревне, так вышивать не будет. Ронха вдруг подумала о некой Гальри – девочке, за которой пошёл муж Нафирь. Неизвестной, пропускающей обед проказнице, которой надо надавать по ушам. Такие обычно смешливы и немножко криворуки, но им всё равно нужно учиться обращаться с иголкой и ниткой… Скорее всего, они с Нафирь вдвоём расшивали это платье, и было им, наверное, ужасно весело, и прорицательница хвалила дочь, хотя у той получалось далеко не так хорошо, как должно было…

Ронха помотала головой. О чём она только думает?

Нафирь, тем временем, прочистила горло и, не глядя ни на кого, сказала тихо:

– Один сеанс – семьдесят билек.

– Вы в порядке? – спросил Тальвин.

– Ты. – Она усмехнулась. – Мы же договорились… Я в порядке, князь Эмерский, не волнуйся за меня. Просто ты меня немного напугал. Сейчас пройдёт.

– Ты что-то конкретное видела, или…

– Нет, я почти ничего не видела. Просто ко мне приходили слова. Так оно обычно и бывает.

– Откуда ты тогда знаешь, кто я?

Нафирь пожала плечами:

– Это одна из особенностей прорицательского дара. Я знаю некоторые факты, только и всего. Не угадываю, а именно знаю. Эти знания приходят ко мне, когда я смотрю на человека. Штука в том, чтобы отличать правильные подсказки от остальных, которые могут оказаться неверными… Вон, целительницу свою спроси: она, я думаю, примерно представляет, о чём я говорю. Они как-то так же определяют болезни…

– Всегда думал, что прорицание – это, в первую очередь, видения.

– У кого как, – сказала Нафирь. – Меня больше любят слова, а не картины. Прорицатели разные бывают…

Расстались мирно и просто. На кипрейку прорицательница их не пригласила, но велела заглядывать, «если ещё будете в наших краях». Уже потом, когда Ронха, Нарай и Мильс вышли из дома, последний задумчиво заметил, что это «если» лично его несколько обнадёживает, и у Ронхи от этих слов немного поднялось настроение.

А тем временем, в комнате, Нафирь сказала:

– Знаешь, это с самого начала была безнадёжная затея.

Тальвин, который уже взялся за ручку двери, обернулся и недоумённо нахмурился.

– Ты имеешь в виду моё намерение отыскать Совет Магов? Или то, что я пришёл сюда?

– Я имею в виду твой брак, – ответила Нафирь. – Иди.

***

Какое-то время шли молча. Путников уже стали обступать часто растущие осинки, ёлочки и ольха, их уже приняли к себе лесные тропы, а общее оцепенение всё не желало проходить.

Первой молчание нарушила Нарай.

– Может быть, не ходить в Черевеск… – начала она робко. И добавила: – Тебе. Если уж ты там можешь потерять часть себя…

– Часть же только, – буркнул в ответ Тальвин. – Оттяпает мне черевеский монстр какой-нибудь палец на левой руке, подумаешь…

Мильс пожал плечами и заметил:

– Можешь часть потерять, можешь весь целиком потеряться. Это слово «можешь» – его, знаешь ли, тоже можно по-разному трактовать. Впрочем, нашивки-то ты точно потеряешь. Может, прорицательница это имела в виду?

– Меня больше волнует Каальгер, – сказал Тальвин. – Он мёртв, но почему-то его тело не в Черевеске. Где убили, там и решили прикопать, что ли? И концы, в прямом смысле, в воду?

– Сейчас, насколько я понял, участь Каальгера для тебя имеет не первостепенное значение, – сказал Мильс после некоторой паузы. Чувствовалось, что он взвешивает каждое слово, стараясь быть убедительным. Его отношение к Тальвину неуловимо изменилось за минувший день: он как будто действительно надеялся помочь и уже не корчил из себя обременённую ответственностью жертву обстоятельств. – Забудь про эту историю на время. Ты же собрался просить у этих людей помощи, и вряд ли добьёшься своего, если будешь называть их убийцами и допытываться, что они сделали с телом.