Мария Костылева - И пришёл великан. Часть 2

До дома тэба Марекша Ронха добралась без приключений, только сапоги испачкала. Переступив через порог, она быстро вытерла их тряпочкой, специально положенной на ступеньку для этих целей, после чего сняла и аккуратно поставила сапоги у двери. Корзину бросила в сенях – в крохотном клочке пространства длиною в один шаг и шириною в два, неприкаянном и почти бесполезном. От жилой части дома этот клочок отделялся замусоленной занавеской тёмно-жёлтого цвета.

«Даже в моём доме сени были больше, – подумала Ронха. – Там можно было поставить вешалку и небольшой столик, а на столик – кувшин с какими-нибудь полезными цветами или травами. Так ведь хорошо, когда входишь, а тебя встречает охапка свежей мяты, из которой можно и отвар вкусный сделать, и даже в мясо кинуть, для запаха…».

Она поспешила к печке, возле которой уже лежали сухие дрова, приготовленные с прошлого вечера. Споро настругала острым тесаком лучин, чтобы живее разгорелся огонь, и принялась искать спички. Наверняка Мильс опять стянул! Никогда на место не кладёт. А, меж тем, ему гораздо проще разжечь огонь – щёлкнул пальцами, и готово… Ронха же давно не создавала зарядов. Она подозревала даже, что вообще разучилась это делать. И проверять не хотела, так ли это.

Ага, вот они. На маленькой лавке лежат, поставленной к печке специально для сушки трав. Ронха туда спички не клала. А коробок вчера, между прочим, почти полный был… И говорить на эту тему бесполезно, Мильс всё равно не сумеет ей внять. В некоторых вопросах он может быть на редкость несобранным. Раньше Ронха бы и подумать не могла, что такое с ним случается.

Огонь весело трещал и в печи, и в плите, что соединялась с печью общим дымоходом. Дом нагревался медленно, но треск этот обещал уже через час наполнить теплом и большую комнату, и кухню.

Кухня никак от комнаты не отделялась. Стенка словно бы отступала вбок, давая возможность втиснуться прямоугольному хилому столу и паре деревянных лавок, да ещё маленькому буфету со склянками и посудой. На столике стоял самовар и глубокое блюдо с пирожками – тэб Марекш любил прихватить парочку-другую по дороге на улицу, или, например, перед ужином. Если Ронха не успевала напечь пирожков, он злился. Он вообще часто злился, и Ронха иногда почти физически ощущала волны его ненависти, так и ходившие от стены к стене, даже если тэб Марекш молчал или вообще сидел в своей комнате.

Впрочем, сейчас в доме не было ни тэба Марекша, ни его жутких друзей, и находиться здесь было вполне уютно; даже кухня эта выглядела почти симпатично в золотистом вечернем свете… Но всё-таки слишком она несуразная, в который раз подумала Ронха. Надо было с самого начала сделать здесь всё по-другому. Пусть бы там по-прежнему стоял стол, но был бы он большой и круглый. А вместо уродливых лавок – стулья, можно даже совсем простенькие. Буфет хорошо бы передвинуть поближе к плите, поварёшки туда же перевесить, чтобы не бегать через полкомнаты и обратно при варке супа, а ещё обшить деревом эту неопрятную каменную кладку…

Но это, конечно, совершенно не её дело. И никогда не будет её дело, потому что она в этом доме задерживаться не собирается.

Ронха быстро вымыла весь собранный в лесу урожай, хотя надобности в этом особой не было – и травы, и деревья купались под дождём уже без малого неделю. Касаясь их пальцами, она даже чувствовала впитавшуюся влагу, и откуда-то знала, что облака, пролившие эту влагу, пришли с севера, со стороны родного дома Ронхи и дома её мечты. Но скоро, обещали лесные травы, ветер переменится, и тучи полетят дальше, а в эти края вернётся ясная погода, вернётся тепло…

Возле печки вскоре повисли связки веток калины и ели. Под ними, на покрытой чистой тканью лавочке, легли цветки клевера, донник и одуванчиковый корень. К берёзовым веткам, стоявшим в кувшине на подоконнике, прибавился заговорённый чистотел. В этом доме люди должны держать себя в руках, в этом доме мысли не должны нести злобу … По крайней мере, пока в этом доме живёт Ронха и её друзья.

Листья земляники Ронха пока оставила на столе, чтобы слегка подсохли после мытья. Она потом поколдует над ними, и сделает зелье для Нарай; а сейчас можно полы вымыть и что-нибудь придумать к ужину, потому что скоро уже пожалует тэб Марекш, потребует еды…

Стук в дверь раздался очень некстати. Так всегда бывало со стуками в дверь этого дома.

Ронха вышла в сени, дёрнула на себя ручку.

– Вы тэба Ронха, да?..

На улице были сумерки, и говорившего Ронха не видела. Почувствовать, что именно его беспокоит, она тоже пока не могла, однако полагала, что, войдя в дом, он будет ощущаться таким же комком страха и боли, дрожащим и дребезжащим, как и прочие. Однако нужно было сделать над собой усилие. Сказать: «Да, это я». Посторониться, открывая дверь. Впустить. Выслушать. Вылечить.

Но как же это сложно, милосердная Сарен.

Каждый раз, приглашая очередного пациента переступить через порог, Ронха боялась, что не сумеет ему помочь, что сделает всё неправильно, ещё хуже, чем есть. Она постоянно читала книги о целительстве – и те, которые некогда выкрал для неё Тальвин, и другие, которые достал Мильс – но и по сей день, применяя свой дар к людям, чувствовала себя очень неуверенно. Ей уже не однажды за минувший месяц снился медведь в красном ошейнике с бубенчиками, и лужа крови, которая во сне имела привычку становиться огромной, как море, и густой, как кисель; Ронха хорошо помнила этот сон, вспомнила его и сейчас. Каждый раз ей стоило больших усилий не заявить: «Вы ошиблись, я такой не знаю», и не захлопнуть дверь. Каждый раз она говорила себе, что людям нужна помощь, что им страшнее, чем ей. И приучила себя к тому, что это стало весомым аргументом.

«Всё будет хорошо, – уговаривала себя Ронха, стоя на пороге. – Всё будет хорошо. Главное, позволить ему войти – а дальше уже будет легче…».

– Да, это я, – сказала Ронха ровным голосом. – Проходите.

В этот вечер она впустила в дом тэба Марекша очень худого мужчину с обветренным лицом и глазами навыкате. Усадила его на лавку, что стояла у окна напротив кухни, а сама села на табуретку. Удобнее, конечно, было бы принимать больного за столом, но тэба Марекша, по его словам, «выворачивало» от мысли, что кто-то может принести свою болезнь туда, где он ест. Поэтому Ронха никогда не допускала пациентов до кухни.

Ронха осторожно взяла руку гостя в свою и внимательно осмотрела рану, оставленную пилой. Рана была очень нехорошей.

– Всё лесовики, тэба Ронха, – доверительно сообщил ей пациент. – У соседей были, так с них сняли проклятие, а мы всё никак денег скопить не можем…

– Да, я слышала, что в Царгеме хватает домов, проклятых лесовиками.

Ронха принесла кадушку с водой.