Мария Костылева - И пришёл великан. Часть 2

И ещё наверху лежала больная Нарай, которая, если бы её выкинули из этого дома, не смогла бы выздороветь, ночуя на холодной земле. А Нарай непременно бы выкинули, если бы Ронха сейчас бросила на пол кадушку и ушла.

И потому Ронха осталась. Осталась, и принялась лихорадочно вспоминать учебник анатомии, и всё то немногое, что когда-либо слышала и читала об огнестрельных ранениях. Мильс, перед которым чудесным образом раскрывались двери всех библиотек, сумел раздобыть для неё превосходные книги, написанные великими мастерами своего дела; но мастера эти, к сожалению, жили задолго до того, как человечество изобрело порох. Тогда, правда, были стрелы; но стрелы ведь – это совсем другое! У стрелы есть древко, за которое можно схватиться и потянуть на себя, а пуля маленькая и всаживается глубоко-глубоко… Придётся брать нож, варить обезболивающее зелье… и всё равно, крику, наверное, будет… Проснётся Нарай… Ох, и почему же нельзя позвать врача!

Всё это проносилось в Ронхиной голове, пока она мыла в кадушке трясущиеся руки. Ужас ледяной змейкой полз по позвоночнику, сердце обмирало и как будто куда-то проваливалось.

«Я не смогу… – думала она. – Не смогу… не смогу!!».

Невольно потёрла запястьем собственное плечо. Давно же её никто не выбивал из колеи! Оказывается, «зеркальность» никуда не делась, просто спряталась, до поры, до времени…

Тэб Марекш оглушительно сопел за спиной. Ронха так и видела, как трепещут крылья его огромного носа, и удивительно маленькие для его широкого лица глазки следят за каждым её движением.

Ронха села перед кушеткой на колени.

«Нитка тянется… – думала она, растопырив пальцы. Её руки как будто светились изнутри в полумраке, и были похожи на плавники невиданной рыбы. – Нитка вьётся… Кругами, кругами… Воет ветер…».

– Ты будешь что-нибудь делать, или нет?!

– Я и так делаю!!

– Ага, вижу я, как ты делаешь…

Ронха вскочила на ноги и резко развернулась.

– Выйдите отсюда, тэб Марекш, – прошипела она. – Выйдите, иначе я не ручаюсь за себя.

Прошла секунда, длинная и чугунная. И тэб Марекш вышел.

«Не простит, – подумала Ронха. – Припомнит, обязательно припомнит… Не сегодня, так потом, в самый неожиданный момент…».

…После она не раз выходила в большую комнату. То за зельем бегала, то за тряпками для перевязки. Тэб Марекш сам положил себе жаркое, и какое-то время ужинал, молча поглядывая на суетящуюся девушку. Она чувствовала этот взгляд, однако старалась не обращать внимания. Когда суровый хозяин покинул маленькую комнату, Ронхе стало куда проще сосредоточиться, и она полностью погрузилась в заботы о раненом. Тэб Марекш только раз ещё потом заглядывал к ним, но, когда его гость сообщил о своём состоянии вялым кивком, отправился в свою комнату, на второй этаж. Ложился Марекш рано; он работал в охранном, а туда следовало приходить ни свет, ни заря.

Когда пациент заснул, Ронха собрала остатки тряпок, свалила их в кадушку, чтобы потом постирать, и отправилась мыть посуду. Оказалось, тэб Марекш не только жаркое ел, но и от пирожков оставил всего две штуки. Значит, к утру надо испечь новых, а ещё озаботиться похлёбкой…

Мильс явился, когда она чистила картошку. Шёл уже второй час ночи.

Мильс был молчалив, как обычно. Под его курткой обнаружился бесформенный коричневый свитер, о существовании которого Ронха узнала не так давно. Впервые увидев Мильса в этом свитере, она испытала некоторый шок. Во-первых, потому, что свитер был не чёрным, а во-вторых, потому, что он был ужасен. Ронха сразу так честно и сказала Мильсу, и с тех пор у неё возникало ощущение, что тот стал надевать свитер чаще. Как будто ей назло – а может, и не как будто.

– Почему ты решила заняться готовкой именно сейчас? – спросил он.

– Потому что пирожки нужны завтра утром.

– Ничего, денёк потерпит без пирожков, – буркнул Мильс. – Иди спать.

Ронха фыркнула:

– Лучше не искушай. Я и так сегодня провинилась перед Марекшем.

– Переживёт.

– Не переживёт. Мстить будет… Ты знаешь, он сегодня притащил какого-то парня с пулей в плече.

– Да?.. Ну, видимо, кто-нибудь из его шайки угодил в передрягу…

– Какой шайки? – насторожилась Ронха.

– Хочешь сказать, ты приняла этот бред про работу в охранном за чистую монету?

Ронха уронила картофелину в миску с очистками.

– Разве не видела, какие люди к нему ходят? Да любого из нас давно бы прирезали, если бы мы не приносили ему доход. Здесь чужаков не любят.

Сознание Ронхи едва поспевало за обрушивающимися на неё открытиями. Запутавшись окончательно, оно решило поймать последнюю мысль Мильса, а над остальными подумать как-нибудь в другой раз.

– Но кас-шаллийцы… – пролепетала Ронха.

– А кто тебе сказал, что они чужаки?.. – Мильс подошёл к столу и, на всякий случай, немного понизил голос. Вид у него был мрачный как никогда. – Они свои. Такие же жулики. Они были здесь задолго до того, как их соотечественники-дезертиры начали перебираться через Долгогор и сколачивать свои банды в здешних лесах. Уверен, и город закрыли не из-за внешней угрозы. А из-за того, что кто-то может вырваться отсюда и рассказать больше, чем следует, тому, кому не следует. Ужесточить охрану на воротах – это самый легальный и наименее подозрительный способ в сегодняшних обстоятельствах.

– Но как же мы… почему мы до сих пор здесь?!

Мильс наградил Ронху одним из своих самых красноречивых взглядов, как бы спрашивая тем самым: «А у тебя есть варианты?».

– Ты давно это понял?

– Что Марекш преступник? Да почти сразу стал подозревать. И со временем только убеждался… Но ты не бойся, нас он трогать не станет. А если что, у меня пистолет есть…

Ронха продолжила чистить картошку, только движения у неё стали какими-то механическими.

Мильс взял предпоследний пирожок. Потом, подумав, опустил его обратно на блюдо.

– Ешь, – сказала Ронха.

– Я не голоден.

Он достал из буфета ножик и миску, сел за стол и принялся помогать Ронхе с картошкой. Правда, чистил он её как-то странно: под его ножом шкурка с картошки снималась не завитками, а пластинками, причём картофелина после такого выглядела довольно жалко, ибо уменьшалась раза в два.

Ронха не стала его исправлять. Мильсу следовало сказать «спасибо» уже за одно желание ей помочь. Не так уж часто оно его посещало. Хотя, надо признать, если у неё возникали какие-то вопросы при освоении отнюдь не простой целительской науки, он всегда с готовностью их обсуждал – либо рассказывал то, что знает сам, либо, если не знал, делился своими соображениями, причём, чаще всего, верными.

– А что этот парень с пулей? Ты его теперь должна лечить?

– Само собой.

Мильс качнул головой.

– Я поговорю завтра с Марекшем. Мне всё это начинает очень не нравиться.