Валерий Раш - ОДИНЖ. Книга I. Пособие по выживанию для Бессмертных…

– Аааа-пчхии!

Карлика приподняло над землей, он передернул плечами, замотал головой, утирая выступившие слезы, хмыкнул, желтые глаза скептически рассматривали чистый платок. Пожав плечами, вытер нос рукавом, наткнулся на пунцовое лицо толстухи: крохотные глазки уставились на ползающий в ногах комок слизи, толстая рука неверяще дернула за поводок, – Тоби заскулил, слепо ткнулся в туфлю хозяйки.

– К-хх-м! – Прочистил горло карлик. – Можно еще струйками померяться, да тузика жалко. Зато я нашел уважительную причину за ним не убирать…

Толстые губы презрительно скривились, женщина дернула за поводок, вытягивая Тоби на сушу, коряво подведенная бровь вопросительно изогнулась.

– … если к вашему «богатому внутреннему миру» добавить хоть каплю из его скромной кучки, то все «хорошее», что вас переполняет, – затопит этот в меру засранный город.

Поросячьи глазки несколько раз моргнули, брови сошлись к переносице, карлик с интересом наблюдал, как обрюзгшее лицо меняет все цвета радуги.

– Ах ты, фашист поганый! Сам ты мешок с дерьмом! У нас дерьмокра… тьфу ты… демократическая страна и все имеют равные права засирать улицы! А у меня этих прав может в разы больше твоего, – я инвалид первой группы! Чего-то не нравиться, бери и убирай дерьмо с улиц, – твое право, а меня все устраивает! Я – женщина свободная.

– То есть, свобода, – это быть в дерьме по уши, лишь бы не заставляли его убирать?

Выудив из кармана упаковку влажных салфеток, Исра, морщась, вытирал ладонь. Скептически осмотрел результат, скомкал, толстуха проследила полет грязной салфетки, карлик невинно улыбнулся и достал свежую. Снова тщательно тер, – грязный комок спикировал на асфальт, Тоби яростно кинулся за ним, растягивая поводок. Карлик медленно отступал под испепеляющим взглядом толстухи, словно мальчик – с – пальчик, за неимением хлебных крошек, отмечая путь скомканными салфетками.

– Да! Это мое суверенное право!

Толстуха медленно и неумолимо наступала на отступающего карлика. Исра использовал последнюю салфетку, обернулся, в поисках урны, пожал плечами и бросил пустую упаковку в дыру канализационного люка. Вместо ограждения из темного отверстия торчат куцые листики на высохших ветках.

Я заподозрил недоброе, – Исра замер у отверстия, плечи поникли, взгляд сверлит землю. Толстуха хмыкнула, презрительно сплюнула ему под ноги, тяжело повернулась, крохотные глазки провернулись в орбитах, намечая маршрут.

Тоби решил помочь хозяйке, звонко тявкнул, подбежал к черным туфлям, задняя лапка приподнялась, на заляпанной мордочке проступило задумчивое выражение. Исра, не меняя позы, легонько пнул тузика пяткой под зад. Обескураженный лай канул в темном чреве канализации, следом прошуршал конец поводка, выскользнувший из потной ладони хозяйки. Земля задрожала от частых подземных толчков.

– Тооби-ии-и! – С невероятной для такого тучного тела прытью, женщина ринулась к люку.

И первый же шаг ее подвел. Поскользнувшись на салфетке, собрала по инерции еще несколько, толстые руки откинулись назад, пытаясь обнять весь мир. Огромное тело взлетело в воздух, замерев на мгновение параллельно земле…

Меня подбросило, на соседней улице сработала сигнализация, редкие прохожие бросились врассыпную, кто-то лег и накрылся руками.

Я ожидал криков, мата, проклятий, чего угодно, но… Лишь тихий стон срывается через стиснутые зубы. В распахнутых крохотных глазках отражаются плывущие облака, женщина лежала, раскинув руки, одинокая слеза прорвала запруду набрякших век, скатилась, потерявшись в складках лица. Из темноты люка яростно лает Тоби.

Исра медленно обошел распростертое тело, выпученные глаза поворачиваются в орбитах, следуя за горбатой фигурой. Нависая прямо над ней, он внимательно всмотрелся во влажные глаза, утвердительно кивнул, грустная улыбка искривила толстые губы.

– У вас перелом шейного позвонка, и… судя по запаху, кишечник решил избавиться от содержимого. Поздравляю, очень скоро вы будете по уши в том, что определили мерой своей свободы.

Она замычала, глаза быстро наполнились слезами, ручейки текли по толстым щекам, заполняя многочисленные ямочки и складки.

– Ну, что вы. – Развел ручками карлик. – Радуйтесь, теперь никто и никогда не оспорит вашего суверенного права жить в дерьме. Остаток жизни вы проведете прикованной к постели, регулярно гадя под себя и лежа в этом самом подолгу, ибо не найдется желающих… да и просто способных поднять такую тушу, чтобы убрать. Ваши принципы будут неколебимы. А если в минуту слабости и отчаяния, вам захочется пойти на попятный и возникнет неодолимое желание подтереть себе зад… Даже этого не сможете. Если вас это утешит, – тут нет вашей вины. Виновата случайность. Случайность и грязные салфетки, что вместо урны оказались у вас под ногами. Но это ведь мелочь, верно? Главное, – демократия соблюдена. А ради торжества справедливости можно пойти и на жертвы…

Женщина что-то прохрипела, голова свесилась набок, рука слабо приподнялась, дрожащие пальцы тянутся в сторону люка. Замотала головой, пальцы бессильно скребут по асфальту, слезы текут по дрожащим щекам.

Я дернулся подойти, – карлик предостерегающе выставил ладошку, уже чистую, квадратная голова медленно повернулась на короткой шее. Наши глаза пересеклись. Зеленые, полные непонятной тоски и боли. Желтые, в которых было все и ничего. Карлик не наводил между нами мостик, он лишь в очередной раз указал, насколько велика пропасть.

Возникла обычная в такой ситуации суета. Те, кто хотел помочь, и кто лишь делал вид. Но ни тем, ни другим, не удалось приподнять громоздкое тело. Кому повезло вляпаться в его «богатое содержание», с проклятьями пытались вытереть обувь, уходили, со словами, что позовут на помощь. Кто-то догадался вызвать скорую.

Я стоял. Просто стоял и ждал, когда же они появятся. Распахнутся огромные черные крылья, и я снова, еще больше, чем эти люди, – буду бессилен и бесполезен. Я ждал. Пока наши взгляды не пересеклись вновь.

– «Не будешь», – говорили золотые зрачки, – «Мы можем лгать всю жизнь окружающим, Богу и даже себе. И только одно мгновение нашей жизни мы откровенны, – когда лгать уже некому. Когда лезвие гильотины отсекало головы французских революционеров, не каждый обрел Бога, но каждый встретился с Собой. С настоящим и единственным, который для многих оказался адом, что носили внутри всю жизнь. Отними у людей право обманывать и быть обманутыми, и правда раздавит их».

Карлик криво ухмыльнулся, глядя на царящую суету, глаза печально следили за теми, кто, замаравшись, в ужасе отбегал. И с еще большей грустью за тем, кто вымазался по самые локти, но не заметил. Приближался вой сирены…