Валерий Раш - ОДИНЖ. Книга I. Пособие по выживанию для Бессмертных…

Тело падает с глухим стуком. На пол летит сорванная вешалка, одежда разноцветным пологом накрывает слившиеся тела. Под спиной хрустит, превращаясь в стеклянное крошево, пыльная ваза, осколки врезаются в плоть, но тело уже не чувствует ничего, кроме нарастающего безумного напора. Бешеного танца плоти, рвущего одежду, крушащего кости, дарящего смысл жизни, – отбирая ее.

Сквозь кровавую пелену пробивается свет синих глаз, мерцающих на пепельно сером лице, красивые черты искажены мукой наслаждения, с уголка губ стекает кровь. Словно две звезды, ее глаза вспыхивают все ярче, выжигая душу, обращая внутренности в пепел. Тело напрягается, чувствуя близкую смерть, выдерживая растущий напор. Ее глаза радостно распахнулись, вбирая остатки моей воли, – все, ради этого момента. Ради мига, когда затухающее сознание выбросит остаток сил в попытку обмануть смерть, оставить след в этом мире. Надежда, иллюзия бессмертия, – дать начало новой жизни. Эта надежда и питает ее. Даруя новую жизнь. Ей…

Тело выгнулось дугой, дикий вой разогнал темноту, скрюченные пальцы скребут деревянные полы. Из сумрака смерти проступили выцветшие обои, вещи раскиданы, словно тут бушевал ураган. С хрустом разогнулась закостеневшая спина, из ран дождем сыпались мелкие осколки, кожа затягивается, оставляя сотни белых шрамов. Через пару часов они потемнеют, а уже через сутки ничто не будет напоминать о…

Ноздри с шумом втянули воздух, слабый запах сирени смешивался с прогорклым маслом. Уши дернулись, как у собаки, на лице застыло удивленное выражение, голова с трудом повернулась в конец коридора. Дверь на кухню закрыта, в тонкие щели выбивается свет, текут запахи готовящейся пищи, доносится смутно знакомый звук… Мотаю головой, сбрасывая наваждение. Звук не пропал, – пение.

Песня была томной, грустной, нежной и настолько… глубокой, – более подходящего слова не нашлось в моем скудном словаре. Она не трогала за струны души, а играла на ней, заставляя бездумно лететь следом, словно мотылек на свет. Песня без слов, без привычных ритмов. Мелодия, – настоящая, рвущая душу. Песня льется ручейком, унося вперед, к далекому морю, каждый виток уникален, как сама жизнь. Песня не по памяти, не по нотам, – так звучит настроение.

Держась за стену, иду на звук. В темноте хрустят осколки, одежда подсекает ноги, отговаривая идти, но голос манит. Дверная ручка со щелчком подалась вниз, крякнули старые петли, подслеповато щурясь, шагаю в светлый проем.

Мелодия оборвалась, тень набежала на крохотное помещение, пыльная люстра обиженно замерцала, вот-вот перегорит. Две тусклые звездочки смущенно блестят на пепельном лице, томные губы разошлись в неловкой улыбке, обнажив ряд жемчужных зубов. Даже уродливый фартук с темными пятнами не портил ослепительной красоты и грации обнаженной фигурки: крупная грудь натянула ткань, темные ореолы просвечивали, с вызовом целя в лицо. Сглотнул, с трудом перевел взгляд на лицо, в синих глазах горит мрачная удовлетворенность.

Она легонько подкинула шкворчащую сковородку. Слежу за полетом блина, бока просвечивают, видны кратеры на обратной стороне. Тонкая кисть выстрелила вверх, подхватив блин в высшей точке полета, короткий фартучек задрался, повис на тяжелых полушариях.

В смеющихся глазах отражается пунцовое лицо с вытаращенными глазами. Огромных усилий стоило удержать глаза на уровне ее лица, не думая… Даже не думая опустить ниже, ведь там… В глазах потемнело, – кровь резко отлила от головы «думающей» к голове «действующей. Пошатнулся, под ноги удачно ткнулась табуретка. Рухнув на жалобно скрипнувшее сиденье, подслеповато моргаю, разгоняя мечущиеся в глазах темные мухи. Теперь глаза оказались на «том самом» уровне. С трудом разлепив пересохшие губы, втягиваю со свистом воздух, – кажется, раньше у нее там был пушок.

Смех, серебряным колокольчиком заполнил повисшую паузу. Она откровенно хохотала, наблюдая, как мое лицо меняет все цвета и оттенки, пока нарочито медленно поправляла фартучек. Но стоило поймать дыхание и унять чресла, как Мизраэль повернулась спиной, наклонилась, зачерпывая тесто ложкой со дна кастрюли на столе. Сзади у фартучка, как и положено, две петельки, длинные волнистые волосы цвета заката укрыли спину, опускаясь почти до самой… Почти… От усилий отвести взгляд лицо налилось дурной кровью, глаза вылезали из орбит, но упорно косили заразы, косили… В черепе лопнуло с противным звоном, трясущаяся рука лапнула нос, удивленно рассматриваю кровь на кончиках пальцев. Тягучая капля упала на пол, вздрагиваю, сбрасывая оцепенение, пальцы больно сдавили переносицу, голова запрокинулась, шумно втягиваю носом воздух, чувствуя, как вязкая жидкость стекает в горло. Соленый ком ухнул в недра желудка, там возмущенно заверещало, заворочалось, протестуя и требуя пищи, на худой конец – палку колбасы.

– Проголодался, Сладенький? – Раздался веселый девичий голосок.

Встав в пол оборота, она подмигнула лукавым глазом. Вылила тесто, покачивая тяжелой сковородой, распределила по поверхности. Подцепила край блина коготком, перевернула.

Переступаю с ноги на ногу, снизу хрустит, только сейчас разглядел валяющуюся по кухне яичную скорлупу, грязный линолеум украсили снежные шапки рассыпанной муки. Кухня пребывала в стадии места пережившего торнадо: ящики вывернуты, дверцы шкафчиков нараспашку, одна висит на чудом уцелевшей петле.

На столешнице растет горка исходящих паром блинчиков. Опустевшая кастрюля отправилась в раковину. Следом канула сковорода, уступив плиту пузатому чайнику, бока блестят капельками воды, те стекают, кусая синее пламя, слышно недовольное шипение огненного зверя.

Тарелка с блинами перекочевала на обеденный стол, и, прежде чем успел опомниться, ко мне на колени плюхнулась Мизраэль. Тонкие руки обвили шею, сочные губы перехватили очередной вдох, борюсь за глоток воздуха в перерывах между страстными поцелуями. В голове шумит, неловко пытаюсь отстранить хрупкую фигурку. Руки как-то оказались под фартучком, пальцы нащупали два упругих мячика, Мизраэль напряглось, сильнее сжимая объятья.

– Постой… Я не… – Каждую искру сопротивления, она гасит волной поцелуев. – Не здесь же…

Вздрогнул, хватая широко открытым ртом воздух, как выброшенная на берег рыба, – тонкие ручки нырнули между нами, схватившись как раз ТАМ.

– Поймала. – Проворковала она, отстраняясь, чтобы заглянуть в глаза. – Сдаешься?

Нервно кусаю губы, будучи занят вопросом, как могу коленями чувствовать все изгибы ее тела. Через джинсы чувствуя, какая там нежная бархатистая кожа, идеальные округлые изгибы, настолько мягкие и упругие, что… Черт! Еще немного и… Я знал, что это неспортивно, но иного выхода нет.