Валерий Раш - ОДИНЖ. Книга I. Пособие по выживанию для Бессмертных…

Превратить гримасу в улыбку, – дело сложное. Но у меня почти получилось. По крайней мере, она радостно улыбнулась, на бледных щечках заиграл смущенный румянец. Все – таки мне их никогда не понять. Что простая девчонка. Что бессмертная демонесса, а женщина – остается женщиной. И, как аксиома – загадкой.

Во рту, как наждаком прошлись, язык свернулся в трубочку, вкусовые рецепторы откинули копыта. Желудок пытался отскочить в сторону, не успел, – со словами «вы как хотите, а я пошел», – покарабкался вверх по пищеводу.

– «Угу, счас!»

Стискиваю челюсти, зубы скрипят, заключая беглеца в костяную тюрьму, – вместе будем отдуваться. Кадык заходил по шее, загоняя желудок обратно. Неверно истолковав мои потуги, Мизраэль с улыбкой протянула блинчик.

– «А, была, не была…»

Поспешно запихнул блин, долго жевал, пытаясь различить вкус, но язык, похоже, оформил больничный. «А может оно и к лучшему», – невольно пронеслось в голове, кто знает, из чего она их готовила, судя по чайной церемонии. Желудок принял комок горячего теста значительно благосклоннее, побурчал, умащиваясь, новых попыток к бегству не предпринимал, – может, они еще и ничего.

Синие глаза требовательно прищурились, я поспешно проглотил последний кусочек, хотел запить, но вовремя одумался и поискал в пересохшем рту слюну.

– Ты чай впервые делала? – Просипел я. И завис, с глупо открытым ртом, – собирался сказать другое. Поблагодарить и незаметно увести тему подальше от еды. А в идеале, – ее от себя, а себя от кухни. Желудок мстительно захихикал, поперхнулся, и громко рыгнул.

Результат превзошел ожидания. Мизраэль стала пунцовой, отведя взгляд в сторону, нервно мяла в тонких пальчиках кухонное полотенце.

– Так заметно? – Тихо промолвила она, красивый ротик сконфуженно кривится.

– Нет, что ты. – Настала моя очередь неловко улыбаться, теребя макушку, – так бы и настучал по ней. – Просто слегка непривычно, – обычно кладут чуть меньше заварки. А так, в целом, – ничего.

– А насколько меньше… кладут.

– Ну… не намного. Раз в двадцать примерно. – Увидев, как болезненно расширились ее глаза, поспешно добавил. – Но зато он получился насыщенным, крепким. В него можно просто добавлять кипятка и пить дальше. Уникальный рецепт!

Почесав кончик носа, она внимательно посмотрела на мою застывшую улыбку, перевела взгляд на кружку. Нащупала чайник, доливая воды в кружку, внимательно следила за выражением моего лица. Наполнив до краев, милостиво кивнула. Пришлось сделать глоток. На вопящий желудок удалось прикрикнуть, но сердце стало отплясывать нижний брейк-данс. В довольных синих глазах отражалось смутно знакомое лицо: фиолетовое… в крапинку.

– Рада, что тебе понравилось. – Улыбнулась она. – Мне пища не нужна, вот и давно не пробовала…

И отвернувшись, тихо добавила:

– Да и не для кого…

На радостное личико набежала туча, в глазах всплыла потаенная грусть. Но уже через мгновение она расцвела лучезарной улыбкой, холодная кисть мимолетно коснулась моего лица, потрепав за щеку.

– Раньше за меня все делали жрецы, затем последователи, теперь приспешники. Может, хоть на тебе потренируюсь?

Я изумленно вглядывался в смущенную улыбку, сверкнул ряд ровных белоснежных зубов и, словно вспышка озарила серые стены, сердце забилось с такой силой, – куда там хилому чифирю.

– А чем другие хуже?

Свет померк, синие глаза потускнели, скрылись в черных зарослях поникших ресниц. Она тяжко вздохнула, тонкие пальчики бесцельно водят по столу, оставляя бороздки острыми коготками. Подняла печальные глаза, медленно придвинулась, мир дрогнул, сбежал, уступив серому небу с двумя пылающими синими звездами, призрачный свет проникал в душу и еще глубже. Гораздо глубже. Серая гладь дрогнула, расцвела алым цветком. Бледный бутон раскрылся навстречу, блеснул ряд ровных зубов, ослепляя безупречной белизной. Напрягся, задерживая дыхание, в позвоночник, словно стальной штырь, вогнали, пытаюсь сглотнуть пересохшим горлом. Ее поцелуй… он был…

Мизраэль отстранилась, а я все пытался отыскать сбежавший голос. В голове метались мысли, одна другой дурнее, жаль не видно ее глаз. В них бы отражалось глупое лицо с выпученными глазами и отвисшей челюстью. Ее поцелуй был… Просто поцелуем, – усталым, мимолетным, непривычно соленым, как после долгого плача. Да что я такого сказал-то!

Щека горела, храня тепло хрупких пальчиков, когда провела ладонью по жесткой щетине. Я чувствовал, как грубые щетинки впиваются в тончайший шелк серой кожи, причиняя боль. Сгорая от стыда, желал провалиться сквозь землю, но вместо этого, снова и снова тянулся за ладонью, словно цветочек к солнцу, пытаясь продлить миг блаженства. Синие глаза все понимали.

На короткий миг возник хрупкий мостик, один край которого опирался на мою отвисшую челюсть, а другой… Другой терялся во тьме тысячелетий одиночества и безграничной силы, что не с кем разделить. Океана нежности, что не на кого излить, не утопив. Вулкана страсти, коим некого согреть, не обратив в угли.

Порывался сказать, но Мизраэль прижала тонкий пальчик к моим губам, заставив присесть. Даже сам не заметил, как вскочил, взбудораженный внезапным осознанием чего-то важного. Чего-то… Хрупкий мостик рухнул, тщетно ищу в осиротевшей голове ответ, который казался таким ясным и очевидным пару секунд назад.

– Знаешь. – Тихо вздохнула она, избегая смотреть в глаза. – Есть подходящая пословица… «Женщина хочет сходить с мужчиной в ресторан, чтобы решить, стоит ли с ним лечь в постель. А мужчина хочет лечь с женщиной в постель, чтобы решить, стоит ли ее вести в ресторан».

Тряхнула головой, сгоняя несвойственную грусть, на бледных щечках расцвел румянец, крохотные ямочки проступили на миг и исчезли. Ковыряя столик указательным пальцем, она старательно избегала моего взгляда.

– Только не хватает второй части. Где мужчина на утро решает, стоит ли с ней пить кофе. А женщина, – стоит ли он того, чтобы этот кофе готовить.

Капля из плохо закрытого крана упала в раковину, в наступившей тишине удар о металл прозвучал словно колокол. Мизраэль передернула хрупкими плечиками, невольно захотелось обнять, но обнаружил вставший между нами исцарапанный стол со стопкой остывших блинов. Под печальным взглядом синих глаз, рухнул обратно на стул, иссохшееся дерево протяжно скрипнуло, ножки просели, словно на плечи давила невидимая тяжесть.

– В моем случае вторая часть слегка затруднительна: наутро, все кавалеры, какими бы не были при жизни, – выглядят одинаково. Бледная кожа, сведенные судорогой лица, остекленевшие глаза. – Хохотнула Мизраэль, откидываясь на спинку стула и весело болтая в воздухе босыми ногами. – Прямо как в анекдоте, про патологоанатома, который все знает, все умеет, но уже поздно.