Екатерина Ивицкая - Хоккёкусей. Сила стихий

Асунаро отправился на Сейто за Итачи и Кицуне еще на рассвете, он не мешкал с возвращением: лекарь наказал ему ежечасно проверять состояние шурина – первые несколько дней были решающими в борьбе за жизнь Ооками.

Дверь в комнату раненого оставалась постоянно открытой, чтобы при необходимости можно было без лишнего промедления позвать на помощь. Поэтому Асунаро тихо проходил по галерее и незамеченным останавливался в проеме. Несколько касаний амулетов, выданных лекарем, давали ему понять, что состояние Ооками не ухудшается. Каждый раз видел неподвижную прямую спину Кагеро и не решался тревожить ее беседами.

На дом уже спускались сумерки, когда Асунаро, придя проведать друга в очередной раз, увидел, как Кагеро сидит, сгорбившись, ее плечи подрагивают от молчаливых рыданий. Подумав, что Ооками стало хуже, он влетел в комнату и активировал амулеты, позволяющие мгновенно определить состояние здоровья. Однако никаких изменений Асунаро не заметил, с облегчением выдохнул и повернулся к Кагеро. Ее плечи перестали дрожать, но она еще не решалась выпрямить спину, пряча заплаканные глаза.

– Он выживет… – тихо произнес Асунаро в попытке успокоить княгиню.

Та на какое-то время застыла, а потом выпрямилась и посмотрела на него: от сильной и хладнокровной Кагеро остались осколки. Не решившись продолжать разговор, он тяжело вздохнул и покачал головой. Затем направился к выходу из комнаты.

– Асунаро… – Она очень редко звала его по имени, используя в разговоре безличное обращение или должность. – Я хотела просить вас…

Тихо произнесенные слова заставили его вернуться и опуститься в сейдза с другой стороны кровати.

– Если… Ооками… – казалось, каждое слово Кагеро давалось с трудом, – отправится к Повелителю душ… позаботьтесь о Цуру и Саншуо и… не мешайте мне…

В следующий момент она резко подняла голову и с мольбой посмотрела ему в глаза. Асунаро отвел взгляд, не выдержав напряжения.

– Вы не понимаете, о чем просите, Кагеро… – произнес он через какое-то время.

– Вы не понимаете, во что превратится моя жизнь без него… – с возрастающим отчаянием в голосе возразила она.

Вместо ответа Асунаро поднялся и отошел к окну. Заходящее солнце окрашивало горизонт причудливыми алыми узорами, и он пытался найти подсказку в темнеющих облаках, медленно плывущих вдали. Кагеро же оставалось успокаивать свою душевную боль размеренными ударами пульса Ооками.

На галерее послышались легкие торопливые шаги – в комнату почти вбежала обеспокоенная долгим отсутствием мужа Тора.

– Что случилось? – негромко, но с тревогой в голосе спросила она и замерла, интуитивно поняв, что между Кагеро и ее мужем не просто так повисла гнетущая тишина.

Асунаро медленно повернулся и посмотрел на Кагеро.

– Я не могу… – ответил он, проигнорировав вопрос жены.

По судорожно дернувшимся пальцам Тора поняла, что это не те слова, которые хотела услышать Кагеро. Более не в силах совладать с эмоциями, княгиня сжалась и спрятала лицо в ладонях.

– Не могу… – повторил Асунаро, и в его голосе прозвучали нотки отчаяния, – придумать, как отговорить вас от этого. Я понимаю всю тщетность моих аргументов, я помню, что вам пришлось пережить. Но это неправильно, Кагеро!

И, повернувшись к жене, жестко ответил на ее вопрос:

– Если Ооками умрет, она последует за ним…

Торе не надо было объяснять, что происходило в комнате брата до ее появления: истощенная душевно и физически Кагеро была в своем поведении непредсказуема.

– Выйдем отсюда, – Тора не просила, а требовала продолжить разговор в другом месте.

Она первой вышла на галерею и стала ждать, пока к ней присоединятся Асунаро и Кагеро. Затем остановилась напротив жены брата, посмотрела ей прямо в глаза и резко произнесла:

– Отдай, пожалуйста, свою катану.

Кагеро подумала, что ослышалась, но ответить не успела, потому что негодующая подруга продолжила:

– Ты не спала почти двое суток, столько же не ела и не пила воды! Ты довела себя до такого состояния, что говоришь вещи, о которых впоследствии можешь пожалеть. Поэтому ты сейчас отдашь Асунаро свой меч, пойдешь в соседнюю комнату и выспишься. Я не пущу тебя к Ооками, пока не увижу, что ты снова в состоянии трезво оценивать происходящее! А Асунаро запрет катану и не отдаст, пока не будет уверен, что ты не используешь ее себе во вред. Если что-то случится с моим братом, я не позволю, чтобы мои племянники страдали от потери обоих родителей!

Краем глаза Тора видела: стоящий рядом Асунаро едва заметно коснулся перстня, чтобы не терять ни секунды для заклинания в случае, если Нии-ши сочтет такое требование угрозой и попытается напасть на них. Но Кагеро первая отвела взгляд, признавая свое поражение: не произнеся ни слова более, она молча отвязала саю 23 23 сая – ножны и с легким поклоном передала меч Асунаро. Тора не ожидала такого смирения и поняла, насколько обессилена Кагеро, чтобы без споров отдать свою единственную защиту на Хидари.

– Спасибо, что вывела нас обоих из этого безумного разговора, – вполголоса произнес Асунаро, когда за Кагеро закрылась дверь соседней гостевой комнаты. – Я должен был сказать ей это же сразу, но она так опутала меня своим состояниям безысходности, что и я потерял способность соображать. Не думал, что когда-либо увижу ее такой…

***

Открыв глаза утром, Кагеро первым делом подумала, что ей приснился новый кошмар, в котором Ооками теперь пытали, – обычно в подобных видениях он погибал от меча Куротачи 24 24 Куротачи – сын Повелителя Хидари, которого Кагеро убила, отомстив за убийства родных (см. роман «Плывущие облака») . Но в следующее мгновение поняла, что находится одна в спальне дома Асунаро, и окончательно осознала: кошмар был реальностью. Встать оказалось нелегко – кружилась голова и темнело в глазах. Кагеро заставила себя дойти до смежной со спальней уборной, скинула одежду и окатила все тело водой. Холодная, почти ледяная, – слуги не успели заранее нагреть ее, – моментально разогнала кровь и вернула ясность мысли. Приведя себя в порядок, она вышла на галерею и поспешила заглянуть в соседнюю комнату. Состояние Ооками мало изменилось с прошлого вечера, но после крепкого и долгого сна внутреннее напряжение исчезло: ушел панический страх потери, и от взгляда на почти затянувшиеся раны в ней всколыхнулась не боль, а желание отомстить за каждый порез, за каждый шрам. Следующим пришло чувство голода, поэтому она коротко коснулась губами запястья Ооками, чуть задержав взгляд на все еще незаживающих подушечках пальцев, и вышла из комнаты. У центральной лестницы она встретила недавно проснувшихся и полусонных детей: Саншуо и Цуру подбежали к матери, обняли ее. Кагеро присела и крепко прижала их к себе, устыдившись вчерашнего порыва последовать за Ооками к Повелителю душ и оставить детей сиротами.