Андрей Белянин - Ночь на хуторе близ Диканьки

– Ох, паныч, только после вас, – кисло улыбнулся кузнец, а Байстрюк уже тревожно трепал обоих за плечи.

– Та ложитесь вы уже! Чую, все ведьмы у пекле свои мётлы салом с дурманом намазали и вже сюда летят, як журавлиный клин по весне.

Молодые люди переглянулись, вздохнули и, перекрестившись, легли в гробы, каждый в свой.

– Ох, шо-то мне… як бы так… як-то оно не…

– Не в той пропорции?

– А як вы догадались, паныч?

– Сам удивлён.

– От прошу не принять мои слова за обиду, – деликатно прорычал Байстрюк, едва сдерживаясь, чтоб не перейти к рукоприкладству. – Так шо я, о чём речь веду, шоб вы меня правильно поняли, со всем моим уважением – заткнитесь уже, дорогие, мать вашу за ногу!

– Звиняйте, – хором покаялись кузнец с гимназистом.

А в ультрамариновых небесах дивной украинской ночи уже нарастал неясный гул. А вот вскорости и тучки набежали, скрывая серебряный серп полумесяца, и сырая земля стала слегка подрагивать, словно бы под копытами многотысячной татарской конницы.

Потом и ветер резко задул, и холодное дыхание его уж никак не добавляло оптимизма, а, наоборот, заставляло замирать сердце. Послышался отдалённый визг и вой, усиливающийся с каждой минутой, и вот уже в небесах промелькнули первые ведьмы на помеле, кружась над двумя гробами, словно чёрные вороны. Злобный хохот раздался со всех сторон, и, когда опустились они на землю, старая знакомица, ведьма-картёжница из пекла, на четвереньках бросилась вперёд.

– Отдай! Мои, мои они! Сама………! Своими зубами понадкусываю, чего понравится-а…

– Да тьфу на тебя, дурна баба. – Запорожский чёрт поднял правую руку с тускло блеснувшим в ней стволом турецкого пистолета. Раздался характерный щелчок взводимого курка. – Не замай моих сотоварищей!

– Собутыльников, что ль?!

– А про то не твоим жидким умом судить. Забить забью, а кусать не позволю! Не затем мы з хлопцами магарыч пили, хлеб-соль ели, салом закусывали, весёлы песни на пьяную голову спивали…

– От тока не надо петь военных песен, а?! – дружно взмолились и другие подоспевшие ведьмы.

Судя по голосам, хриплому дыханию и звукам, напоминающим сладострастные стоны, к старой церкви слетелось не меньше полусотни диаволиных полюбовниц. Осторожно приоткрыв правый глаз, Николя насчитал шестьдесят шесть молодых, и старых, и красавиц, и просто медвежутей на костылях, горбатых и стройных, с лошадиными, собачьими, свиными мордами, одетых и не очень, так что на миг ему даже показалось, что один Байстрюк эту бешеную бабскую свору нипочём не удержит. Да и захочет ли?

– Коли уж за гроши те поганые, шо вы мени на горилку отсыпали со всевозможной шинкарской скупостью, я на товарищей верных руку поднял, так не достанутся же вам они!

– Врёшь, чёрт! Брешешь, як пёс! Отдавай оплаченное! – завыли, завизжали, закричали и захрюкали со всех сторон.

– А нате ж вам, сучьи бабы! – рявкнул рогатый запорожец, поднимая пистолет над головой и стреляя в небо.

– Мать-перемать, твою же в задницу дивизию-у! – Сверху с матюками рухнула какая-то припозднившаяся ведьма.

– Упс… ошибочка вышла, прощения просим, – без малейшего раскаяния в голосе фыркнул Байстрюк, а на звук выстрела уже спешили из кустов скрывавшиеся до поры до времени прототипы Вакулы и Николя.

– Измена-а, – пискнул было кто-то из старых ведьм, но чёрт, шагнув вперёд, сунул ей в зубы разряженный пистоль.

– Не ори, як скажена. Не измена, а подарок! Так що ж, бабоньки, кто тут буде посмелей трохи, кому треба самолично обидчиков ваших уполовником забить, а?!

Повисла нерешительная тишина. Похоже, ведьмочки были просто не в состоянии поверить в бескорыстную реальность свалившегося на них счастья.

– Ось бачьте, дуры, що я про вас зробил! Берите хучь кого, грызите, душите, режьте, на куски рвите – слова не скажу. Нехай и вам щасте буде!

– Ох, лышенько, – единым вздохом раздалось в ночи. – Сходить мне до ветру на этом самом месте, до чего ж усё чудесенько та гарнесенько-о…

Вся толпа разнообразных девиц, тёток и бабок просто обалдела на корню от столь невероятно щедрых представленных возможностей. Кузнецы и гимназисты равнодушно взирали на подкрадывающуюся к ним смерть. Откуда ни возьмись в руках женщин появились ножи, цепи, сковородки, скалки, а кто не озаботился, просто оскалили редкие зубы и навострили когти.

– Точно вже можно, чё ли? – на всякий случай уточнила самая старшая ведьма.

Байстрюк важно кивнул, отступая к двум гробам. Наши герои лежали тише мышей под веником в хате, ни живы ни мёртвы, а вокруг пошла плясать Корсунская битва! Воодушевлённые численным превосходством ведьмы, ведьмочки, чертовки, бесовки, поляницы и навки кинулись на покорных големов так, что от них только клочки полетели по закоулочкам.

– Так шо, паны-братья, – сквозь зубы прошипел Байстрюк, самым любезным образом улыбаясь милым дамам, льющим кровь вёдрами направо и налево. – Лежите себе тихо, можете трохи и вздремнуть, а коли кто буде до вашей милости домогаться, то вы до меня тока мигните! Я ж им усим устрою такую египетскую панораму, шо они забудут, яким зубом до мужеского племени цыкать! У их где було кругло, там плоско будет, а где плоско було, ще и вмятину образуем размером с Полтавскую губернию! Га?

– Шо?

– Это не мы, – дружно переглянулись Николя и Вакула.

– Шо?! – ещё раз и уже громче спросила старая ведьма-картёжница, вдруг встав перед чёртом в красной свитке и оттопырив собачье ухо. – Так вони живы, що ли?!

– Показалось вам, бабуля!

– Ось, чую, брешешь, брешешь, кобель запорожский. – Старуха хищно задёргала носом. – А ну откачнись у сторону, дай мне самой тех мертвяков за кой-шо пощупать.

– Та на! – Бравый сечевик широким жестом раскинул руки, так врезав правой ладонью ведьме по носу, что склочную картёжницу унесло пятками в ночь, треснув затылком о свод небесный так, что аж звёзды посыпались, настучав по маковкам ещё четырём-пяти подруженькам.

Двух уложило напрочь, две временно откинули копыта, и как минимум одна, хихикая, убежала за рощу, задрав подол выше головы. Как говорят у нас на милой Украине – сбрендила баба.

– От така наша перемога, – многозначительно выпятив широкую грудь и засучив рукава, прорычал рогатый козачина. – А теперь тикайте, хлопци-и!!!

Мигу не прошло, как рванулся он с места в низком старте, и только пыль заклубилась по просёлочному тракту в сторону польской границы. Когда стук козачьих сапог с подковками растаял в повисшей тишине, Николя, приподнявшись на локте, тихо бросил приятелю: