Валерий Рыжков - Белая обитель

Лечащий врач вышел, оставив одного больного в палате, подошел к сестринскому посту, сделал запись и тихо сказал медсестре: чтобы уменьшить страдания, Словину вместо анальгина с димедролом в смесь добавить двойную дозу наркотического препарата.

Наркотики снимали ему локальные боли в животе, создавая иллюзию, что дела его стали лучше, и он непременно пойдет на поправку. И он встанет в строй, и вернется к своему любимому врачеванию, к свой профессии. Словин боролся с недугом. Даже с болезнью нужно драться до конца, это был его лозунг, он убеждал и больных, и здоровых.

В среду к Словину делегацией от отделения пришли коллеги. Словин дремал. Медсестра сделала укол, и он, взбодрившись, встал, но от слабости закачался и поэтому присел на стул. Все прошли в палату. Он подслеповато посмотрел и со всеми поздоровался.

Зимин кивнул ему головой и опустил взгляд. Горячев, как заведующий отделением, начал говорить, традиционно в манере члена месткома.

– Прокопий Александрович, вы выглядите сегодня лучше, чем вчера, – по-отечески произнес Горячев.

– Да я и сам это чувствую! Швы сняли, послеоперационная рана заживает. Теперь всё идет на полную поправку. Скоро я смогу выйти на прогулку, вот только окрепну после операции.

У всех присутствующих на лице были вымученные улыбки. Зимин увидел перед собой ещё более осунувшееся лицо и тусклые склеры глаз.

Теперь из присутствующих уже никто не верил в выздоровление, стоя как перед врачебным консилиумом, может быть, даже и Словин не верил в это чудо.

– Вот поел рыбного бульона, очень вкусно, – улыбнулся он слабой улыбкой.

– Из судачка – это прекрасно, – поддержал Вечерский. – Я в следующий раз принесу вам вяленой рыбки.

– На отделении всё нормально. Ждем вашего скорейшего выздоровления и выхода на работу, – продолжил Горячев. – Нас сегодня много, а вы один, и мы вас утомили.

– Что вы? Я очень рад! – ответил Словин. – Спасибо, товарищи, за внимание. Я непременно вернусь в строй! – по-военному ответил он, только непрошеная слеза скатилась с ресницы. Он встал, покачиваясь, пересиливая нарастающую слабость, попрощался со всеми.

Горячев и ординаторы вышли из палаты.

– Какой он бледный, – заметил Седов.

– Тает на глазах, – произнес Горячев, – его болезнь – это злая шутка природы. Более недели не протянет, тем более ему увеличили дозу наркотика.

Все остальные промолчали.

Словин лежал с открытыми глазами. Он подумал: “Вот и они решили, что его дни сочтены, и они не верят в мое выздоровление. Никто не верит. Верю ли я? Как мне верить, если я теряю силы, и день от дня слабею, боли уменьшились, так, наверное, они мне подсовывают наркотики, а от них я отказаться не могу, потому что мне так лучше”.

Словин погружался в сон, который останавливал его на полпути между жизнью и смертью. Ему от слабости невозможно было открыть глаза. Он ощущал себя как бы со стороны. Тихое дыхание. В грудной клетке глухие удары. Редкий пульс. Только проносились мысли и воспоминания. И это все было во сне, картины из прошлого, только память возвращала из небытия в настоящее, чтобы ответить на его вопрос: зачем жил и для чего жил. Правильно жил. И пусть придут люди нового поколения и скажут, что не так жил. Пусть сами проживут, а потом рассудят.

Что делал он всю жизнь – да смысл жизни искал как веру. Не такую веру за горизонтом жизни, с которой ему всё ясно, а ту, которая ему была дана как жизнь.

Он облизнул губы и куда-то вдаль прошептал: «Верую!» Его сон углубился. Только сердце еще стучало. Прерывистое дыхание разносилось по палате.

Рабочий день Зимина в больнице закончился в пять часов. В шесть вечера он сошел с электрички на привокзальной площади, пересек ее и вошел в тенистый парк. Прогулка по сосновому парку избавила его от навязчивых мыслей о прошедшей неделе на работе. Уикенд посвящался семье. Он подошел к дому, поставил портфель с подарками на ступеньку крыльца. Вышел сын, одетый для прогулки, и они отправились опять в сосновый парк. Они шли по дорожке, сын шел по лужам, а Зимин обходил их. Присели на поваленное ветром дерево. Зимин огляделся вокруг себя и почувствовал сладостный аромат осени.

После выходных дней начались будни. Во вторник доставили обратно прооперированного больного Парфенова. Зимин сначала его не признал по его выбритой голове.

– Доктор, это я! – он погладил себя по голове, на которой была впадина после костно-пластической трепанации без закрытия дефекта. – Я вам так благодарен. У меня оказалась субдуральная гематома, теперь я знаю. Ушиб тот был случайный и давний, и гематома в голове так существовала, как потухший вулкан. И после стресса на работе эта разлившаяся лава крови из гематомы чуть не отправила меня на тот свет. С вашей легкой руки теперь я буду жить!

Зимин молча кивнул и вышел из палаты.

В ординаторской надрывно трещал телефонный аппарат. Зимину пришлось взять трубку, и он услышал несколько суховатый голос секретарши главного врача, которая почти шёпотом сообщила последнюю новость из его кабинета.

– Сегодня по служебной записке вашего заведующего представлена кандидатура Вечерского на назначение вакантной должности. Вам опять не повезло, как в картах и любви.

– На какую вакантную должность?

– Какую, какую, вам всё на тарелочки выложи, я вам советовала почаще сюда заглядывать, чтобы быть в курсе всех дел, некоторые попрытче вас в служебном рвении. У Вечерского вкус есть, и он лучше знает, какие цветы преподнести.

У Зимина от удивления и небрежного отношения Розы Карловны вытянулось лицо. Он стоял в замешательстве, сжимая телефонную трубку побелевшими пальцами.

– Но есть возражения против его кандидатуры, как и вашей. Вы оба перешли дорогу Сергею Сергеевичу.

– Это из-за пьесы «капустника»? Да разве можно обижаться на то, что говорят намеком о мелочах жизни.

– Может, он и груб, и туп, но отнюдь не глуп. Довели человека до гипертонического криза! Гуманисты! В нашем департаменте работают очень серьезные люди. Ударники труда. Так что ещё обсуждаются и некоторые другие кандидатуры, и по ним может быть принято решение. Виктор Григорьевич, разве вы не видите перемен из своего кабинета, под вас копают и вас изучают изнутри, – интонации конца разговора были похожи на интонации начальника отдела кадров, которые звучали предупредительно и жестко, от чего у Зимина прошел ледяной холодок по телу.

Зимин опустился в кресло и задумался о переменчивости ситуации. Он полагал, что в чести у заведующего отделением и именно он является преемником. Он работал с командировками, с ночными дежурствами и в выходные дни. И в такой момент жизни администрация выложила свой астрологический прогноз. Он тяжело встал и с раздражением на себя пошел на обход больных по палатам.