Арбен Кардаш - Танец поневоле

Сегодня же сын задал свой вопрос как нельзя кстати: дал мне повод заняться чемоданом, и время для этого у меня имелось. Я предполагал, что ответ на вопрос сына я найду именно в чемодане.

Мы подняли чемодан к себе на четвертый этаж.

Почему наша речка называется Большой рекой? Я помнил, что некогда вопрошал об этом и самого себя. Даже стихотворение написал. Вот только сохранилось ли оно в чемодане? Вытерев пыль, я открыл его. Заструился запах бумаги, пролежавшей долгое время. Сын, словно в ожидании чуда, стоял и наблюдал за мной.

– Вот, смотри, – передал я ему стопку своих классных дневников, тетрадей по математике, русскому языку и другим предметам. – Я не был таким лоботрясом, как ты.

Я искал стихотворение. Листал тетради и пробегал глазами по строкам.

А сын неохотно переворачивал страницы старых классных дневников:

– Ну и что?

– Погляди на оценки, на оценки погляди! – Я как будто превратился в мальчишку его возраста. Радовался когда-то полученным мною хорошим отметкам. Мне казалось, что они и сына подвигнут к более прилежной учебе. Однако сын жил своей жизнью, у него было свое детство, а в моем прошлом он ничего необычного не видел.

– Теперь программы сложные, да ещё в городских школах. Мои тройки стоят больше, чем пятерки, полученные тобой в сельской школе, – ответил сын, оставив мои тетради и дневники, намекая на свое превосходство горожанина над моим сельским происхождением. – Ты же не сумел вчера решить мне задачу, – с хитрецой в глазах посмотрел он на меня.

– Эврика! Нашел! – обрадовался я, заодно и возможности оставить без внимания последнее замечание сына. – Вот стихи. О Большой реке. Когда я их написал, мне было четырнадцать лет, – повернулся я к нему. – Этим стихам ровно двадцать пять лет!

– Из-за них ты и рылся в запыленном чемодане? – Сын никак не желал оценить мои старания.

– Вот, смотри. Вопрос, который ты задал мне, когда-то я задавал и самому себе. Послушай. «Большая река»:

– Ого! – Сын не остался равнодушным. – И ты их написал? В детстве?

– Да. Тебе понравились?

– Неплохие стихи… Ведь я думал так же, как и ты… Воды мало, а несется среди скал и обрывов с яростным шумом, грохочет на всю долину. Вот люди и назвали её Большой. – Сын вдохновился, словно сделал открытие. А может быть, его порадовало то, что мысли моего детства и ему пришли в голову. Почему-то это понравилось и мне. Вспорхнула мысль: «Мой сын – это я сам в детстве, и это стихотворение, что я держу в руке, как будто только что написано им…»

– Папа, можно я выйду на улицу? – Голос сына вернул меня к действительности. Он нашел ответ на свой вопрос и больше ничего не ожидал от моего деревянного чемодана.

– Иди. Не уходи далеко со двора. Потом поможешь мне отнести чемодан на место.

Последние слова я произнес, чтобы дать сыну почувствовать, что он мне нужен. Это было одним из уроков, полученных мною в детстве. Об этом мне тоже напомнил чемодан. Бабушка с дедушкой или другие взрослые односельчане давали понять каждому из детей необходимость, даже важность его пребывания в этой жизни. «Имей в виду, – бывало, говорил дедушка, – завтра в верхнем магале [5] Магал – квартал села. состоится свадьба такого-то, куда и ты должен сходить. Мы близкие родичи, пусть потом не говорят, что не пришли, не признали их. Если сумеешь, и потанцуй. Мои танцы уже не те, а на свадьбе надо по-иному, чтобы в крови огонь зажёгся!» Дедушка совал мне в кулак металлический рубль с изображением профиля Ленина – чтобы я смог отдарить девочку, которая выйдет со мной танцевать. «Разок потанцуй и за меня, – говорил наш сосед дядя Шах-Буба. Если у него оказывались деньги, он тоже давал мне рубль, а если денег не было, добавлял: – В долг. Отдам с получки». На свадьбы я ходил, если даже их играли не у родственников, и танцевал: после подобных слов взрослых у меня вырастали крылья, я и сам чувствовал себя, как мужчина.

Воспитательное значение имело и то, что бабушка сохранила чемодан с моими принадлежностями. Знала ведь: когда-нибудь я, возмужав, захочу вернуться в свое детство, в своей взрослой жизни мне придется обратиться к урокам, полученным в детстве, ибо уроки детства мы начинаем осваивать, лишь повзрослев… Задумавшись, я перебираю бумаги из чемодана, те, что просмотрел, откладываю в сторону. А это что за конверт? Вроде знакомый. И нераспечатанный. Вах! [6] Вах! – возглас удивления. Это же письмо, которое я написал по просьбе дяди Шах-Бубы! Слова «Адресат по этому адресу не проживает» на конверте тоже выведены знакомым почерком. Без сомнения, это почерк Севзихана, сына дяди Шах-Бубы.

Холодная дрожь пробежала по моей спине. Я вскрыл конверт, который когда-то давным-давно сам запечатал и опустил в почтовый ящик, и вынул письмо.

«Дорогой сын мой Севзихан! Прежде всего прими мои благопожелания тебе, чистые, как ветерок с нашего Шалбуз-дага. Не обижайся, сын мой, что пишу вдогонку, после твоего недавнего пребывания в селе. Тогда не сумели толком поговорить, да и ты не пожелал выслушать меня. Конечно, ты был недоволен тем, что я послал тебе телеграмму от имени дяди Камала. И ты в этом прав. Но что мне оставалось делать, сын мой? Прости меня, так уж получилось. Я послал тебе телеграмму, не зная, куда деться от одиночества, когда сердцу стало темно в этом мире, когда дошел до последнего предела. Не знаю, почему ты не хочешь побывать в моей шкуре, попытаться понять мою душу. Разве ты не из этого села, сын мой?

У меня одно слово, милый мой сын: я хочу, чтобы ты насовсем переехал в село и позаботился о наследии предков. Мне жить осталось – с птичий век. Сегодня еще дышу, завтра меня уже не будет. Привези свою семью. Я жду не дождусь своих внуков. До сего дня ты их мне не показал и на этот раз приехал без них. После телеграммы я надеялся, что ты приедешь вместе с ними. И имена у них такие, что никак не запомнишь. А как бы им подошли имена дедушки и их покойной бабушки! Разве мало у нас хороших старинных лезгинских имен? Дети лезгина должны носить лезгинские имена. В районе мы найдем тебе работу, и жена твоя не останется без дела. Только не будь у нее под каблуком, будь мужчиной, имей лезгинский дух. Куда иголка, туда и нить тянется. Не будет так, дела примут другой оборот. Пусть она приедет, уговори ее, убеди. Я приму её как родную дочь. Научим её нашим обычаям, нашему языку. Ты и сам не представляешь, как прекрасен наш язык. Поговори хоть раз на языке твоей матери с Шалбуз-дагом, с Большой рекой, с ключами и водопадами Красной горы, лишь тогда почувствуешь всю сладость нашего языка.