Арбен Кардаш - Танец поневоле

В синем, цвета глаз Халисы, без единого белого облачка, небе кругами парил орел…

– Парень, я не просил, чтобы ты так высоко задирал нос! – Дядя Хелеф вернул меня к действительности. – Ты видел когда-нибудь надгробие Шах-Бубы?

– Какое надгробие? – не понял я.

– Если не видел, то смотри. Вот надгробие твоего соседа.

В холмик была воткнута палка, а на ней красовалась папаха. И палка, и папаха принадлежали дяде Шах-Бубе; я догадался, что мы достигли архаша. По зеленому лугу разбрелись бычки. Они щипали траву.

– Ты понимаешь, о чем говорит это надгробие? «Я сплю, меня не трогай». А потому не стучи ногами. – Дядя Хелеф, конечно, шутил, потому что тут захочешь – и то не сумеешь стучать: луговая трава густа и мягка.

Дядя Хелеф привел меня к выстроенной из камней хибаре, которая пряталась за громадным валуном. Сзади к ней примыкал загон с каменной оградой. Черепичную крышу загона поддерживали потемневшие от навоза деревянные опоры.

Черепица, чтобы ее не сорвало ветром, была вразброс придавлена камнями. От загона несло навозным духом.

– Заходи, дорогой гость! – Дядя Хелеф пригласил меня в хибару. – Это наша тавхана [17] Тавхана – гостиная. . Полюбуйся, как почивают живые шахи и беки!

Дяди Шах-Бубы в хибаре не было. Обстановка внутри была очень скудная. В стенах, кроме той, где находилась дверь, были оставлены маленькие оконца. Лишь одно из них было застекленное, то, что в стене напротив двери. Внизу под пустыми оконцами, на земляном полу, лежало по подушке. Как я догадался, в туман, при похолодании, ими затыкали оконца. На полу была постелена бычья шкура. В одном углу на невысоком обтесанном камне-подставе стояла вымытая посуда, накрытая полотенцем, по виду давно не бывавшем для стирки в женских руках. Рядом примостились покрытые копотью кастрюля и чайник. На застекленном окне находилась и лампа. Другой угол занимали матрасы и одеяла с накинутой на них буркой; поверху лежала книга «Материалы XXV съезда Коммунистической партии Советского Союза». Подумалось: «Неужели они ничего другого не нашли почитать?» Не поверив, что они читают такую скучную книгу, я спросил у дяди Хелефа:

– Вы читаете эту книгу?

– Да.

– Как?!

– А вот так! Аж дым идет…

– Этому обязывают?

– Нет, мы по собственному желанию. – Дядя Хелеф плутовато улыбался, отчего у глаз его показались морщинки. – Министерство здравоохранения хотя и предупреждает о вреде курения, мы поступаем по-своему. – Он положил свою суму на подоконник рядом с керосиновой лампой.

– Больше вам нечего читать? Дома у меня есть интересные книжки…

– Твои книги нам не нужны. Этой пользуемся, когда нет газетной бумаги. Она, конечно, лучше, тоньше, а у этой бумага плотная.

Я пожал плечами, не совсем понимая дядю Хелефа. Опять шутит, что ли?..

Он взял и раскрыл книгу, в которой не хватало многих страниц. Осторожно вырвав один лист, дядя Хелеф бросил книгу обратно на бурку, нарезал бумагу на четвертушки, одну оставил, остальные сунул в карман бушлата; из другого кармана вынул пачку сигарет, разделил папиросу, высыпал табак на четвертушку, свернул самокрутку, послюнявил по краю и повертел в пальцах. Закурил. Выдохнув дым, сказал:

– Вот так мы читаем эту книгу… Аж дым идет… Такая самокрутка с табаком Шах-Бубы в сто раз крепче папирос авчи [18] Авчи Прим – охотник Прим, персонаж лезгинских народных сказок. Прима (так он называл «Приму»). Меня разобрал смех. «Аж дым идет…» И чего это я его сразу не понял… Дядя Хелеф пошел к двери.

– Шах исчез, оставив свое надгробие, а мы тут занимаемся чтением книги… Пошли, поищем его. Старушка Тенфе ждет вас, – сказал он, выходя наружу.

Я тоже вышел из хибары. Не докурив самокрутку, дядя Хелеф бросил ее за стеной хибары на кучу золы между двумя камнями. На склоне горы паслось несколько бычков, другие разбрелись по лугу. Один из них, недалеко от нас, сам красный, но с курчавым белыми волосами на лбу, рыл копытом землю и, повернувшись в сторону села, протяжно ревел страстным голосом. Его рев походил на волчий вой.

– Знаешь, что он говорит? – спросил дядя Хелеф.

– Нет.

– Видишь стадо у подножия Шалбуздага? Это стадо нашего села. Издалека чувствует свою телку, зазывает ее. Вот такие чудеса бывают на свете, – подмигнул мне дядя Хелеф.

– А почему остальные так не делают?

– Остальные не знают, кого выбрать. У них еще нет той единственной, самой дорогой.

Я не знал, верить или нет его словам. Дядя Хелеф это понял и повернул разговор в другую сторону:

– Ты знаешь, чей это бык ревет?

– Нет.

– Посмотри хорошенько. Разве он не похож на хозяина?

– Хозяин ведь колхоз…

– Нет же, парень! Приглядись хорошенько. У него на ухе нет бирки.

– Тогда чей же он?

– Шах-Бубы! Колхоз подарил за хорошую работу. Хотя какая там работа? – Дядя Хелеф засмеялся. – Только и знает, что спит… Увидели, что похож на него, и подарили, чтобы посмеяться. Смотри, похож на него? Он тоже, как сумасшедший, иногда любит разговаривать с горами!

– Я бы сказал, на кого похож, но лучше уж помолчу…

Дядя Хелеф понял:

– Да разве ты не внук бодливого Камала? – утихомирил он свой пыл. – Пойдем-ка, сам увидишь, что наш Шах спит. Если он не в своей серебряной кровати, я отрежу себе оба уха. – Он приложил руку к своей шапке.

Дядя Хелеф привел меня к большому белому, серебристого оттенка валуну. При взгляде снизу, с той стороны, с какой мы подошли, валун выглядел обыкновенным, ничем не примечательным. А сверху, то есть со стороны Красной горы, к которой валун был обращен своей чуть покатой поверхностью, в нем образовалась глубокая ложбинка. В этой ложбинке, завернувшись в бурку, спал дядя Шах-Буба. Сняв шаламы, оставил у ног.

Отсюда казалось, что Красная гора вот-вот обрушится на нашу голову.

В небе, словно охраняя покой спящего дяди Шах-Бубы, парил одинокий орел.

– Смотри, смотри, – зашептал дядя Хелеф, – только и знает, что спать, своими боками даже в камне ложбинку протер, – локтем он толкнул меня в бок. Потом приблизился к камню, стал рядом с шаламами и, повысив голос, сказал: – Шах, живи и здравствуй! – поклонился он в пояс. – Смилуйся над своим грешным рабом за то, что он осмелился разбудить тебя. Но твои нукеры [19] Нукеры – слуги, подручные. , не получая от тебя указаний, не зная, что делать, разбрелись по полям… И орлы скучают в небесах, без твоего позволения не осмеливаясь охотиться в твоих владениях… Бычки ревут…

Дядя Шах-Буба, проснувшись, встал на ноги и лениво потянулся.

– Салам алейкум, дядя Шах-Буба! – поприветствовал я его.

– Ай маншалла, геройский парень! Ты пришел – что солнце взошло! Алейкум салам! – ответил он.

– Вах, а меня он не признает! Даже не замечает! – Я не понял, дядя Хелеф и вправду обиделся или он опять шутил.