Александр Селенский - Лунные блики

Вскоре, однако, змея пошевелилась. Затем немного встряхнулась, и, обнаружив, что может двигаться, медленно поползла прочь. Луис смотрел ей вслед и не делал попыток идти за змеей – он уже сделал для нее все, что мог, и теперь она возвращается к себе домой. Однако, когда змея доползла до ближайших зарослей юкки, перед тем, как скрыться под ними, она обернулась и посмотрела назад, в сторону Луиса. Вновь человек поймал змеиный взгляд, и вновь ему показалось, что это не просто так! А гремучник между тем скрылся в зарослях юкки, оставив Луиса в одиночестве на берегу соленого озера, чьи воды стали для змеи целительным бальзамом.

Некоторое время Луис сидел у озера в глубокой задумчивости, а затем, оставив грязную рубашку на берегу, медленно поднялся и побрел в сторону автострады. Солнце уже начинало клониться к закату, а он должен успеть вернуться в отель, чтобы вместе с отцом попасть на его концерт. Луис не боялся, что отец будет ругать его за отсутствие или даст ему взбучку по поводу пропажи рубашки. Но мальчик не простил бы себе, если бы из-за него отец стал переживать, и это могло бы испортить его выступление. Да и в конце концов, он, Луис, просто обязан быть вместе с отцом на этом концерте! Он будет сидеть в первом ряду и громко аплодировать, чтобы его отец покорил своей восхитительной музыкой все этих мормонов! А потому мальчик чуть не бежал по пустыне в сторону трассы – вот, он уже перевалил холм и теперь со всех ног несется вниз по склону….

На душе у Луиса было светло и радостно, ведь он впервые в жизни спас чью-то жизнь! Не каждый день такое случается. Он не испугался ни двоих взрослых мужчин, ни смертельно ядовитой змеи, и смог сделать то, что должен был. А еще Луиса не покидало ощущение, что в глазах змеи, когда она пришла в себя у озера, было нечто большее, чем неосознанный взгляд рептилии. И обернулся гремучник тоже не случайно – он словно прощался с ним, с Луисом! Это было невозможно, змеи не обладают таким интеллектом – но Луис был убежден, что это все же было так.

А на следующую ночь мальчику впервые приснился этот чудесный сон. Луис видел себя на вершине огромной белоснежной ступенчатой пирамиды, на ровной площадке наверху, откуда открывался чудесный вид на бескрайнюю зеленую сельву. Прекрасная, первозданная красота древних джунглей, не тронутых современным человеком-разрушителем! При этом каждый раз в этот момент Луису почему-то приходили на ум строчки на итальянском языке из известной оперной арии композитора Антонио Кальдара «Selve Amiche», которую они разучивали в детстве с отцом-музыкантом:

Он пел и танцевал на вершине пирамиды! А шею его обвивало самое причудливое создание, когда-либо им виденное – огромная изумрудно-зеленая кобра, чья чешуя переливалась в лучах полуденного солнца всеми цветами радуги, и чей капюшон раздувался на ветру подобно фантастическому парусу, а неподвижные змеиные глаза были обращены на человека. Мальчик и змей – почему-то Луис был абсолютно уверен, что это именно змей , а не змея – словно слились воедино в первобытном танце на вершине мира. Руки человека сплетались с телом змея таким образом, что случайным зрителям этого необычайного танца, если бы таковые нашлись, танцующие показались бы одним существом, подобным многоруким божествам древ них индусов. Танец свободы и первозданной гармонии…Никогда в своей жизни Луис не был так счастлив, как в этот момент во сне! Счастье заполняло все его существо подобно теплой ласковой волне, такой же, как тело изумрудного змея, обвивавшего его шею. Это казалось поразительным, но змей был очень теплым , как домашний кот, хотя в природе кожа змей была холодной. По пробуждению, этот факт неизменно ставил Луиса в тупик – больше, чем все остальные детали волшебного сна.

Хотя этот сон и в целом был во многих отношениях необычайным. Прежде всего, ощущения от него были очень яркими – таких сильных эмоций Луис и в жизни практически не испытывал, что уж говорить о снах! Во-вторых, он в мельчайших подробностях запомнил все детали странного видения – и белоснежную пирамиду, и изумрудную кобру, и бескрайние джунгли, и итальянскую арию, которую он пел на вершине мира! Все это врезалось Луису в память, когда этот дивный сон впервые приснился ему. А ведь потом сон многократно повторялся, всякий раз обрастая новыми подробностями, и всякий раз Луис запоминал каждую деталь. Ощущения его во сне тоже нисколько не притуплялись, хотя, казалось, что повторное переживание не может быть столь же сильным, как новое. Видимо, подобное относилось только к событиям повседневной жизни, а не причудливой реальности снов, где каждый последующий раз был ничуть не менее сильным и ярким, чем первый.

А между тем сон продолжал оставаться для Луиса неразрешимой загадкой. Нет, он прекрасно понимал, что это всего лишь сон, что изумрудных кобр в природе не существует, а текст итальянской арии он просто знает наизусть с детства. Ведь они с отцом многократно разучивали ее за фортепиано, как и многие другие оперные арии чудесной эпохи барокко в Италии. Композиторы Монтеверди, Вивальди, Скарлатти, Гендель, и, конечно, Антонио Кальдара – уже давно были родными для Луиса, как и прекрасный мелодичный итальянский язык, на котором было написано большинство барочных опер. Итальянский был таким же красивым языком, как и родной для Луиса, уроженца Монреаля, французский – язык любви…

Но если сон объяснялся так просто – давней любовью Луиса к змеям, породившей не существующую в реальности изумрудную кобру, и удачно подошедшими к ситуации строчками из выученной им в детстве арии, то откуда это ощущение безграничного счастья во сне? И почему тогда все казалось ему абсолютно реальным во время этого змеиного сна? Почему он мог вспомнить каждую его деталь еще после самого первого раза, когда тот ему приснился? Почему, наконец, этот сон периодически повторялся в течение нескольких лет его жизни? Змеиный сон постепенно стал для Луиса более реальным , чем его повседневная жизнь, он превратился в своего рода «идею фикс», которой Луис грезил и наяву. О, как он желал бы воочию увидеть то место, которое столько раз лицезрел во сне, подняться на вершину индейской пирамиды и, глядя на необъятные джунгли вокруг, танцевать с изумрудной коброй на шее и петь песню своего сердца!

И вот однажды, спустя несколько лет, которые для Луиса пронеслись как один год, и он стал уже почти взрослым юношей, изумрудная кобра заговорила с ним во сне. Вернее, конечно, змей просто зашипел, повернув к юноше свои желтые немигающие глаза, но его шип звучал в сознании Луиса словами родной для него французской речи. Змей сообщил, что его зовут Йиг, и он древний змеиный бог. Луису он явился в обличье Изумрудной Кобры, потому что этот образ наиболее яркий и впечатляющий для юноши. А вообще у Йига бесчисленное множество обличий, и все – змеиные. Йиг обратил внимание на Луиса потому, что тот несколько лет тому назад спас гремучую змею в пустыне неподалеку от Солт-Лейк-Сити. Йиг всегда узнает, кто обижает его племя, а кто – помогает ему. И он хочет наградить Луиса за его доброту и чистоту души. Он ждал несколько лет, чтобы проверить, насколько Луис тверд в своей мечте сделать сон явью, а также, чтобы посмотреть, не изменится ли со временем отношение Луиса к миру и к живым существам, его населяющим. Но Луис выдержал все испытания – он по-прежнему отчаянно желал, чтобы самый чудесный сон его жизни осуществился, и по-прежнему любил животных и сочувствовал их бедам точно так же, как и бедам людей. А змей Луис любил особенно сильно – змеи для него были чем-то большим, чем просто животные, неким символом, ключом к тайнам мироздания.