Мири Яникова - Перейти границу (сборник)

Дверь распахнулась, и женщина, стоявшая на пороге, буквально втащила ее внутрь, приговаривая: «Молодец, ты как раз вовремя, у нас есть еще примерно полчаса, чтобы одеться. Ты ведь готова, правда?»

Ну, конечно же, она ответила, что готова. И ее одели в скафандр. И водрузили на голову шлем. И проверили герметичность.

А затем, уже будучи полностью экипированной, она сделала еще несколько шагов по полю. Кто-то ее сопровождал, и ее направили к лифту, который вознес ее вдоль воздушных конструкций на самый верх, в пассажирский отсек громадного космического корабля.

Она устроилась в кресле, и был дан старт, и она испытала перегрузки, такие же, как на центрифуге для тренировки членов кружка юных космонавтов.

А потом был настоящий космос за окном иллюминатора. Она плавала в невесомости в небольшом отсеке, и, не отрываясь, глядела на звезды, и на голубую Землю, на которой различались знакомые очертания континентов, и на диск Луны. А когда ее корабль оказался на ночной стороне Земли, она увидела под собой множество сливающихся огней, которые были городами ее планеты. Она была благодарна им. Им всем. Потому что в ее жизни все было в порядке, и она была в мире с собой. Она знала, что теперь, когда осуществилась ее мечта, она сможет заняться еще множеством разных дел, интересных и необходимых для всех жителей Земли. Она станет математиком. Или писателем. Или, на самом деле, пойдет учиться на астронома. Теперь уже не важно, с какой стороны она будет смотреть на звезды. Можно всю жизнь изучать их с Земли, потому что она уже была среди них. Потому что теперь она с ними на равных.

Потом ее корабль пошел на снижение, и из-за перегрузок она не смогла понять, как ни вглядывалась в иллюминатор, в каком именно месте на планете она приземлилась. Она ощутила, как часть корабля, в которой находился пассажирский отсек, дернулась, когда раскрылись парашюты, потом последовал не очень сильный удар о землю. Почти сразу она увидела, что к месту посадки спешит вертолет. Люди, вышедшие из него, открыли люки корабля и помогли ей сойти на землю и снять шлем. У нее слегка кружилась голова, но, в общем, все было в порядке.

Вертолет довольно быстро переправил ее на то самое поле, с которого она стартовала. Сняв и отдав скафандр женщине, которая перед полетом помогла ей его надеть, она оглянулась, чтобы найти кого-то главного, кому в первую очередь предназначается испытываемая ею благодарность.

Но она стояла одна на кромке летного поля. Женщина сразу же ушла в белый домик, вертолет улетел.

Тогда она подняла голову вверх и тихо произнесла прямо в ласкающее ее белое сияние: «Спасибо!».

Потом направилась к небольшому стеклянному зданию, из которого, как теперь стало ясно, она и попала в мир этого космодрома. Вот и та самая полупрозрачная дверь.

Оглянувшись в последний раз, она увидела, что на поле стоит еще один готовый к старту космический корабль.

Потом она неторопливо пошла назад по коридору, стенки которого были увешаны фотографиями космонавтов и космических кораблей. Пройдя его до конца, она открыла дверь и оказалась опять в павильоне «Космос» Выставки Достижений Народного Хозяйства.

Толстый очкастый мальчик, восторженно разглядывавший модель спутника, обернулся в ее сторону. Прикрывая за собой дверь, она ободряюще улыбнулась ему.

Уже направившись к выходу из павильона, она оглянулась и увидела, как мальчик уверенно открыл почти незаметную дверь в стене и исчез за ней.

1.

Я люблю свой город. Я переехала сюда совсем недавно, и мне нравится здесь абсолютно все: и широкие бульвары-парки, и лица прохожих, и белый камень домов. Так выглядели двадцать лет назад новые иерусалимские районы. А потом их стены потемнели от времени… Интересное выражение – «от времени». Что значит «время» в данном контексте? Ведь речь-то идет о прошлом, заполненном людскими эмоциями и обидами, и вообще Бог знает чем… И все это оседает на стенах, выдавая их возраст.

Но стены домов моего города пока еще белы, потому что ему всего несколько лет. Я не могу сказать, что мне так уж удобно отсюда добираться до работы. Правильнее было бы снять квартиру в Тель-Авиве. Мне самой трудно понять, что заставило меня поселиться именно здесь…

2.

Наверно, снега в ту зиму было не больше, чем обычно. Но мне она запомнилась очень снежной. Может быть, потому, что я тогда, по долгу службы, проводила много времени на улице. А может быть, снег той зимы запомнился мне потому, что я видела его в таком количестве в последний раз в жизни. Это была зима накануне моего отъезда в Израиль.

Дела шли плохо. Из конторы, где я занимала должность младшего инженера-программиста, меня выгнали, и все попытки устроиться в другое место были тщетными. Меня преследовал злой рок, который, впрочем, имел не мистическую, а вполне материальную природу. Примерно так же обстояли дела и у многих моих друзей, стремившихся уехать в Израиль. Выезд из страны был наглухо закрыт – в ОВИРе у меня даже не приняли документов.

Я работала воспитательницей в нелегальном садике, в который ходили дети «отказников» – тех, кто не мог получить разрешение на выезд. Контингент воспитанников у меня подобрался хоть куда. Во-первых, они были бесстрашными – когда в квартиру, которую снимал наш садик, явились сотрудники КГБ, дети вели себя безупречно, и никакого компромата властям получить не удалось. Во-вторых, они рисовали чудесные рисунки к еврейским праздникам со всеми необходимыми атрибутами, и вообще, стоило в их руки попасть белому листу бумаги, они заполняли его своей мечтой – израильскими самолетами с магендавидами на крыльях и морскими пейзажами. В-третьих, они пели песни…

Вот пели они не всегда кстати. Конечно, трудно было требовать от детей в возрасте от четырех до шести лет адекватной оценки невеселой действительности, в которой они жили. Поэтому, когда однажды на прогулке они ощутили потребность выразить свое мироощущение посредством громкого пения, мне пришлось растерянно слушать, – нечем было обосновать им, почему они должны замолчать… Да и действительно, почему?

Запевал Рувик. Песня лилась во всю мощь детских легких, и на четвертой строчке ее подхватили остальные мои воспитанники:

Представили? Двадцать лет назад, московский двор. На скамейке – я, рядом лазают по деревянным домикам шестеро детей с еврейской внешностью. И во весь голос распевают ТАКОЕ…

Чтобы долго не находиться на одном и том же месте под подозрительным взглядами гуляющих мамаш, я время от времени собирала детей и вела их в соседние дворы, где мы еще не успели примелькаться. Однажды оттуда увязались за нами местные пацанчики, нашедшие общий язык с моими подопечными. Я немного испугалась, когда увидела, что они играют вместе, но потом решила, что ничего страшного не происходит. Ну, расскажут здешние дети дома мамам, что играли с целой группой странных приятелей… Ну, даже сообразит кто-то, что мы – евреи, и не случайно так много еврейских детей собралось в одном месте. Ну и что? Из КГБ к нам уже приходили, терять нечего. Пусть играют, надоела конспирация.