Григорий Родственников - Двадцать копеек. Сборник рассказов

На территорию кладбища въехал полицейский микроавтобус. Остановился. Дверь плавно отъехала в сторону. Два сержанта в серых форменных комбинезонах сноровисто спрыгнули на землю, подняв фонтаны бурой грязи. На груди висели короткоствольные автоматы. Последним микроавтобус покинул высокий плотный человек в черном плаще. Он аккуратно перешагнул лужу, оглядел толпу и уверенно направился к Бедрису.

Остановился в двух шагах, негромко кашлянул.

– Какая отвратительная погода. Дождь, слякоть…

Ивар медленно поднял голову. Скользнул по незнакомцу затуманенным взглядом.

– Кто вы?

Тот сунул ему под нос удостоверение:

– Капитан Никоненко. Уголовный розыск.

На бледных губах Ивара промелькнула улыбка.

– Чем могу помочь, Виктор Павлович?

– О! как! – удивленно хмыкнул полицейский. – В глазах слезы, на лице подавленность от внезапно свалившегося несчастья, а мое имя-отчество моментом срисовали! Удивительный вы человек, господин Бедрис.

– Это профессиональное, – грустно вздохнул Ивар. – Я переводчик. Приходится много читать…

– Я знаю, кто вы, – перебил полицейский. Лицо его вдруг стало озабоченным: – Вы бы встали. Что же вы, Ивар Янисович, на сырой земле сидите? Вымокли до нитки. Ноги мокрые, брюки в грязи. Не ровен час – ревматизм какой-нибудь или радикулит заработаете. А тюремная больничка это ведь не санаторий…

Бедрис медленно поднялся.

– Что вы имеете в виду?

Никоненко взглянул на него с прищуром.

– Только то, что вы – хитрый, ловкий и расчетливый преступник. Все предусмотрели, а об одном забыли. Гляньте на свои руки – они до сих пор в крови.

Ивар взглянул на ладони, и в этот момент капитан ловко защелкнул на его запястьях стальные наручники.

Бедрис дернулся, но Никоненко сжал его плечо сильными пальцами.

– Не надо лишних телодвижений, Ивар Янисович!

Полицейский рассмеялся.

– Обожаю этот трюк. Все покупаются. Даже отпетые рецидивисты.

Лицо Бедриса перекосилось от злости:

– Вы полагаете, это смешно? Я что арестован? В чем вы меня обвиняете?

– Вы обвиняетесь в убийстве трех человек.

– Всего-то! – присвистнул Ивар. – Почему не десяти, двадцати?

– У вас же было три жены?

– Допустим. И что?

– А то, что ваша последняя жена оказалась сообразительнее первых двух. Незадолго до смерти она начала подозревать вас. Наняла частного детектива, и тот нашинковал вашу квартиру жучками и камерами, как хороший пекарь булку изюмом. Все ваше преступление от начала до конца записано на видео.

Ивар презрительно сплюнул на землю.

– Веселое, должно быть, кино. Я, как мавр Отелло, душу свою Дездемону. А я случайно не попросил ее помолиться перед смертью? Звук там качественный? Зрители будут рыдать.

– А вы быстро сбросили маску несчастного подавленного вдовца. Теперь на вас маска оскорбленной невинности. Вы хороший актер. Нет. Вы не задушили несчастную Наташу – вы ее отравили. Яд редкий, с трудом поддающийся идентификации. Следствию еще предстоит выяснить, где вы его раздобыли…

На лице Ивара появился звериный оскал, он рассмеялся:

– Вы сказочник, капитан Никоненко. С удовольствием бы послушал вас в другое время, но сейчас не тот настрой. Я потерял любимую жену.

Бедрис начал медленно пятиться задом. Капитан с усмешкой следил за ним, потом устало произнес:

– Если вы думаете, что я буду гоняться за вами, Ивар Янисович, по этому грязному кладбищу, то ошибаетесь. Я просто пристрелю вас. Или это сделают мои ребята. В этом случае придется помучиться, ибо они приучены стрелять по ногам. Прошу вас вернуться. Я еще не закончил.

Ивар скрипнул зубами и сделал несколько шагов навстречу полицейскому. А тот невозмутимо продолжал:

– Благодаря видеозаписи, нам даже не пришлось проводить у вас на квартире тщательный обыск. Яд вы хранили в спичечном коробке. Маленький бумажный коробок, на котором шариковой ручкой вашим почерком написано слово «любовь»… Странные у вас представления о любви, или это любовь к убийствам?

Ивар тряхнул мокрыми кудрями, глаза злобно сверкнули.

– Что вы понимаете в любви, грубый полицай?! Любовь – это свеча, которая не может гореть вечно! Свеча, обжигающая руку того, кто ее зажег! Она оставляет болезненные ожоги. Эти ожоги – память о минутах блаженства! Любовь – это роза, будоражащая сознание и заставляющая вдыхать ее аромат снова и снова, но лепестки ее опадают со временем. И лишь совокупившись с солнцем, она обретет новый царский убор. Но это будет уже другой цветок! Любовь – это…

– Хватит! – прервал его оперативник. – Я с удовольствием послушаю ваши философские инсинуации в салоне теплого автомобиля. А под дождем мне этого делать не хочется. Шагайте, гражданин Бедрис.

У дверей микроавтобуса Ивар внезапно остановился.

– Подождите. Вы хотите сказать, что этот придурок частный детектив все видел от начала и до конца?

– Именно так.

– Видел и даже не попытался остановить меня?

Бедрис запрокинул голову и громко расхохотался.

– Так вот, что я вам скажу: эта гадина во сто крат хуже меня! Вот кто настоящее чудовище!

Отец умершей, слышавший весь разговор, стоял, сжимая кулаки. Потом неуклюже опустился на землю. Губы его посинели. Он схватился рукой за сердце и стал медленно заваливаться на спину.

Кто-то истошно завопил:

– Скорую! Вызовите кто-нибудь скорую!

Полицейский микроавтобус, урча мотором и подскакивая на колдобинах, неторопливо выруливал с кладбища. А вслед ему с фотографии на могильном кресте глядела миловидная белокурая женщина с большими грустными глазами.

За рваной занавесью тумана тускло полыхнула молния. Дождь усиливался…

Иннокентий умел нравиться женщинам. Красивый независимый с загадочной улыбкой, притаившейся в уголках пухлых губ. Он небрежно

дымил сигареткой, прихлебывал из пузатого бокала пиво и читал стихи:

Анжела пожирала его взглядом голодной волчицы и временами забывала дышать. На Николая она даже не смотрела.

Чтобы привлечь к себе внимания, Николай громко зааплодировал. Девушка бросила на него негодующий взгляд и даже сжала кулачки.

А Иннокентий, лениво смахнув сигаретный пепел в наполненную окурками пепельницу с воодушевлением продолжал:

– И почему же? – Нарочито громко спросил Николай, вновь делая попытку переключить внимание на себя.