Елена Поддубская - Возмездие за безумие

В дальней части сквера было полно детей с бабушками и мамами. Развлечения сегодня относились к бесплатным играм на единственно уцелевшей детской площадке. Её кое-как отремонтировали, приведя в порядок старые качели и песочницы, поставив горки и несколько турников, которые, хотя и были свежеокрашенными, но выглядели убого. Детишки там носились толпами, сражаясь за свободные места.

– Да, мало что им осталось в наследство, – Галя с сожалением осмотрела площадку: дети, игравшие на ней, были явно выходили из семей не состоятельных, на что указывала их одежда, одежда сопровождающих взрослых и принесённые игрушки, – Тут – просто отстой. Кто может, идёт в парк Победы, там столько всего понаставили: и колесо обозрения, и лодочки в озере с лебедями… Платишь, так хоть знаешь за что.

В голосе соседки сквозило то самое презрение к бедным, что было так хорошо знакомо Лене по высказываниям Виктора, и которое с возрастом и по мере ухудшения дел Ухова не только не притёрлось, а наоборот стало выпячивать всё сильнее. Вот и Галя, как муж, скривила рот в вытянутую трубку, а верхние веки предательски приспустила.

«Перекроил он её все-таки под себя», – подумала Лена, а вслух сказала:

– А может это и не так страшно, Галя, когда чего-то не хватает? Все-таки нельзя, чтобы было всё. И потом, когда постоянно чего-то не хватает, значит, есть стимул.

Гале пришлось согласиться:

– Ну, да. Тем более что сегодня дети такое просят! – она закатила глаза к небу, – А купишь, и оно им на два дня.

Ухова в полным удовлетворением поправила на себе дорогущее платье для беременной, купленное в любимом итальянском бутике, наспех вытерла нос тонко пахнущим тоже недешёвым носовым платком. Внешний вид женщины свидетельствовал о её привязанности к красивым вещам, которые она могла себе позволить.

«Шмотки для Уховой всегда были пределом мечтаний», – грустно подумала Лена, пытаясь вынести эту тему для обсуждения.

– Детям общение нужно больше, чем подарки.

С тех пор, как Юля призналась им с Верой про то, что Галя не разговаривает с ней по душам, Ивановой всё время хотелось предостеречь подругу, предупредить её: ведь расположение ребёнка не купишь никакими подачками. Но поговорить не удавалось. Только раз с тех пор, встретив однажды в арке дома бегущих с компьютерного занятия маму и дочь, Лена успела посоветовать Гале избавить девочку от тенниса и прочих внешкольных нагрузок.

– Галя, ты не представляешь, какая у них сложная в школе программа. Так ведь и сломать ребёнка можно. Зачем перегружать?

Тогда Ухова с Ивановой быстренько согласилась, но позже, уже дома, снова попала под влияние мужа и не сумела убедить его в разумности поведения по отношению к дочери. Потому родители и продолжали использовать Юлю как потенциал благополучия семьи, возлагая на девичьи плечи всю ответственность в случае неудачи. Теперь же Галя совсем не поняла намёков Лены и тему про общение развить не дала.

– Не могу смотреть на это место, – кивнула она в сторону фонтана со слоником в глубине сквера. Пустота внутри фонтана была завалена мусором всякого рода, убирать который никто не торопился.

– Пошли отсюда, – почти попросила Галя, и Лена поняла почему.

Если днём в скверике достойно прогуливались взрослые пары, гуляли бабушки и мамаши с детьми, то вечерами тут же, на этих же лавках и качелях собирались неблагополучные компании, и творились страшные вещи. Раз в месяц в скверике находили убитых. А уж драки и насилия происходили каждую ночь. Раньше любая драка тут же сопровождалась если не арестом, то приводом в милицию, что было страшно и позорно. Ныне же полиция существовала, как казалось, исключительно для штрафов на дорогах. Побывать в тюрьме больше не было чем-то ужасным, с этим можно было попасть даже в Думу.

– Не поверишь, Лена, я ночью иногда хочу выйти на балкон подышать и боюсь. Крики, стоны, ругань из сквера.

– Да я сама, Галочка, в спальне больше форточку не открываю, – спальная комната Лены и Игоря выходила окнами во внутренний двор дома, в котором был разбит палисадник и поставлено несколько лавочек для проживающих, – Там такое творится! Сначала пьют вместе, потом девицы кричать начинают, просят о помощи. Игорь как-то позвонил в милицию, приехали, стали допрашивать, так эта самая девица нас же и обвинила. А потом снова крики, мужик орал, что ему живот вспороли… Жуть! А на первое сентября то же устроили ученики: утром в школы в бантах и с цветами шли – гордость страны, любо-дорого поглядеть, а в три часа уже так в нашем палисаднике нажрались, что устроили массовую драку. И знаешь, что самое страшное – дерутся ведь насмерть, даже девчонки. Столько крови было! А милиция приехала через сорок минут после вызова, когда скорая уже пострадавших увезла.

– Да, что там говорить? Беда… Давно снести надо этот ваш палисадник. Разросся он, вот там и скрываются от глаз жильцов все, кому не лень.

– Всё не снесёшь, Галочка. Тут как-то по-другому действовать надо. Авторитет милиции поднимать, что ли? Не знаю. Понятно только одно: беспредел вокруг. Так хочется куда-то улететь и ничего этого не видеть.

Лена рассуждала про беды страны, не зная, что в её доме уже тоже поселилось несчастье. Игорь за два года настолько прочно заразился игрой, что стал проигрывать теперь и зарплату. Как-то апрельским вечером Игорь проигрался в пух. Домой шёл с пустыми карманами и желанием во всём признаться жене: Лена поймёт, пусть поможет! Но по дороге в арке встретил выходящего из подъезда Виктора. Вид у Ухова был страшный: глаза горели в бешенстве, изо рта сыпался отборный мат, ширинка штанов была застёгнута наспех и не до конца, тенниска сзади вылезала из-за пояса. На соседа Виктор накинулся, как жаждущий на воду.

– О, Игорёха, пошли ко мне в гараж: поговорить надо – край.

У Иванова у самого был край, поэтому, глянув на квартиру и поняв по темному кухонному окну, что жены пока ещё нет, Игорь согласно махнул головой.

Галя сошла с ума на фоне благополучной на этот раз беременности. До родов ей оставалось всего два месяца, а женщина полностью слетела с катушек.

– Не буду тут рожать. Снимай дом в Барселоне! – требовала женщина, рыдая.

Гале было безразлично, что дела у мужа шли совершенно неважно. Из купленных когда-то помещений, которые Виктор сдавал под склады и паркинги, пришлось избавиться от всего: душили налогами конкуренты – всё те же бывшие административные шишкари, поменявшие партийную личину, но сумевшие сохранить за собой власть и умение диктовать правила жизни. Политики превратились в воров, и никакими силами поменять это не было возможно.

Откупоривая пиво, купленное в магазине на Октябрьской по дороге, Виктор изливал свою беду Игорю, думая, что соседу нечем ответить. Но когда заговорил Иванов, Ухов замолчал и стал кусать губу.