Евгений Рудаков-Рудак - Волчий выкормыш

Так лежал старый обиженный охотник целых три дня, только на четвертый, рано утром, еще не взошло солнце, поел, выпил четыре пиалы чаю, проверил тетиву лука, стрелы и сложил в котомку еду. Айша молча лежала на топчане и одним глазом следила за сборами. За десятки лет она привыкла, что он всегда уходил на охоту рано, тихо, старался не будить её, и она не переживала, если его не было даже несколько дней. В этот раз, перед тем как уйти, Шиктыбай присел на край кровати, взял её пухлую руку в две свои и так сидел несколько минут, просто, бесстрастно и молча. После сощурил и без того узкие, степного цвета глаза, и едва заметно улыбнулся, он словно вспомнил что-то очень приятное, потом нежно, по-особому похлопал верную Айшу по крутому бедру, как это бывало в молодые годы. Потом и вовсе сдурел – задрал ей до шеи ночную рубаху, приценился и взвесил, сначала на одной, потом на другой руке её груди, и… остался, похоже, вполне доволен. Она даже открыла рот, чтобы сказать что-то, но он положил свой палец ей на губы, подержал немного и встал. Бегло осмотрел избу, улыбнулся, как он это умел, щелочками глаз и уголками сухих губ, и молча, тихо вышел. Айша вдогонку едва успела открыть рот и произнесла: – Э… э, Шикты… бабай, и некоторое время сидела, соображая, потом стала зевать как-то не так, как обычно, а с натугой, даже закашлялась. Потом не спеша вышла на крыльцо, позевала, почесала всласть о косяк двери спину и прошла к воротам. Никого. Удивилась, как всегда, как быстро ходит её старик – был и нет, совсем, как молодой.

Она долго стояла и смотрела туда, где должен был скоро загореться первый лучик солнца. Прокричал один, за ним другой петух, им ответили, и Айша, поблагодарив Аллаха, что он щедро позволил ей встретить еще один добрый рассвет, вернулась в избу, чтобы помолиться на коленях в тишине. Этому она научилась у русских женщин, которые не соблюдали время молитвы, и её убедили, что важна вера, молитва, а не время. После можно заняться, как и положено казахской женщине, хозяйством, и ждать мужа, сколько бы дней и ночей он не охотился в этой бескрайней степи или в густых зарослях ракиты и конопли, или по берегам двух озёр, или на склонах урочища.

Шиктыбай быстро и легко шел привычным, пружинистым шагом, истинная правда, и это все знали, что за ним не каждый молодой угонится. Он шел по степи, без дороги, по направлению к своему святому кургану. Ему просто не терпелось поделиться сомнениями с духами и узнать, что же они-то думают на этот счет. А счет был особый: может он и правда сошел с ума и над ним сам шайтан так зло посмеялся, и показал видения про волчицу с ребенком, и этих странных, летающих синемордых. Сам он слышал, и не один раз, от уже умерших давно стариков, что в этих райских местах еще до рождения пророка жили какие-то разумные существа. Жили они тихо, мирно, на знакомство сами не напрашивались, к себе тоже никого не подпускали. Получалось, вроде бы они есть, а вроде бы их и нет. Так же, как духи, или боги: – все знают, что они есть, только живьем их никто не видел. Однако… и такое часто бывает, он с детства слышал, что у совсем старых людей в конце жизни случаются странные заскоки еще и потому, что голова изнутри сохнет. С этим и хотел разобраться и спросить: – сколько ему ещё можно ходить по родной степи, охотиться на дичь – лис и барсуков. Или пора сесть на топчан со старухой, слушать её бестолковые разговоры, отвечать на глупые вопросы, тихо самому глупеть и ждать, когда Аллах скажет: «Пойдем, брат, Шиктыбай, хватит воздух в степи портить, всё равно ты совсем на башку дурной стал, и никто больше тебе на этой земле не сможет помочь. Давай-ка лучше, устрою я тебя в рай за твою достойную жизнь, ты шибко её заслужил».

Такой расклад его вполне устраивал, хоть он сам считал, что были в его жизни и такие случаи, когда приходилось немного кривить душой, но… к этому его всегда вынуждали другие. Он пытался вспомнить сколько же было нехороших случаев, насчитал три: один дома случился и два на войне, четвёртый – то ли был, то ли не был. Он вздохнул с облегчением и по ходу стал рассуждать вслух, он хотел всё понять и доказать самому себе.

– Эх… хорошо бы взять бата – благословление у самого уважаемого старейшины. Да нет больше их. Да. а, это упущение Аллаха. Зачем позволил совершать неверным плохие дела? Конечно… и правоверным тоже, но спохватился, что влез не в своё дело и зашагал быстрее.

Скоро перед глазами открылось место в степи, которое он любил особой любовью. Вспомнил, как мальчишкой скакал по на резвом жеребце вокруг кургана, как пас небольшой табун лошадей и сильно гордился этим. Когда это было?.. 70, 80 лет назад, а может быть, не заметил, как прошла целая тысяча лет! Когда Шиктыбай приходил на это место, он всегда – до рези, до слёз в глазах всматривался в родные очертания, и почти всегда видел свой табун недалеко от кургана, любимого жеребца, и только себя на нём давным-давно не видел. И отца тоже давно не видел, как он учил его сидеть на коне без седла, скакать, отпустив поводья уздечки. Он стал забывать лицо отца и переживал. Но стоило проморгаться и вытереть слёзы, как эти чудные видения исчезали. Он оставался, степь оставалась, курган оставался и небо… И всё.

Когда он подходил к кургану, солнце уже скатывалось по склону горбатой гряды и времени оставалось совсем мало. Духи не любят, когда при разговоре солнце висит у них над головой. Лучше, когда оно на закате или перед самым восходом. Он постелил у камня крохотный коврик, который всегда носил с собой за поясом, сел на колени и начал… сначала молиться, читать суры, а уж после общаться с духами. Он давным-давно, и хорошо знал, что дух духу – рознь, и потому терпеливо ждал встречи только с тем, который поймет его, шиктыбаеву душу, и откроет ему третий глаз, тот, который видит чуть дальше, боится чуть меньше, понимает чуть больше и подсказывает только два действия, а какое выполнять – решай сердцем.

Почти час терпеливо кланялся старый охотник, спина даже стала ныть, и он чуть было не решил, что сегодня чем-то не угодил духам, но вдруг, когда в очередной раз поднял к небу голову и вознёс руки, то увидел очень далеко в туманной дымке, урочище Бикилек. Он знал, что с этого места его не должно быть видно, а он увидел!., и не ошибся, потому что знал эти холмики и густые заросли ракиты с детства. Это видение сменилось новым: – его старуха, Айша, стоит на крыльце и чешет спину о косяк, и… тут же видения исчезли вместе с туманом. Даже с вершины скалы, что лежала на кургане, даже в ясную погоду – это урочище просто так не увидишь, а тут – всё как на ладони. Это был знак! Духи указали направление, а действие совершить должен он сам. Конечно же, он не пойдёт чесать спину Айше – не мужское это дело, для этого дома косяков много, и у ворот он специальную доску прибил, чтобы можно было чесаться, а заодно смотреть, что там соседи в своем огороде делают. Нет, конечно, если Айша сильно попросит, он почешет, не чужая, однако. А сейчас он пойдет куда надо.