Ирина Горюнова - Посмотри в зеркало

Он говорил, что иногда возвращается с работы в то время, когда метро уже закрыто, и Уля понимала: его никто не ждет. В окне не горит свет, не колышется занавеска, скрывающая женский силуэт, на кухне нет любовно приготовленного и в очередной раз разогретого ужина, аккуратно застеленная постель не смята даже вальяжно разлегшейся кошкой, ведь при его режиме работы и постоянных командировках домашнее животное – непозволительная роскошь. Иногда она клала руку Стасу на грудь и слушала, как стучит его сердце: взволнованно, учащенно или же мерно и равнодушно… Оно горячо билось под ее ладонью, и она принимала эту игру, желая обманываться или верить. Водила пальцами по его губам, дотрагивалась до щеки, шеи, ерошила волосы и… отходила прочь, ощущая его напряженность и натянутость…

Иногда днем или вечером она заходила к нему в департамент кинематографии. Они пили чай, а потом шли гулять по улицам, смотрели на старинные дореволюционные или сталинские дома, забредали через подворотни внутрь дворов-колодцев, гулких, зачастую пустых и безлюдных даже в самом центре. Он брал ее за руку и сердце Ули билось в самом центре ладони, отдаваясь в линию его жизни… Она ощущала, что Стас и сам не понимает, зачем она нужна ему, что происходит между ними, ведь это не стало любовной связью, а неузнаваемо видоизменилось, словно растение пораженное радиацией еще в зародыше.

………………………………………..

Она узнала, что он любит читать стихи и сочинять музыку, писать научные работы и составлять отчеты, учиться всему, что может пригодиться в работе, не мыслит рабочий день без шоколада, и что внешне его всегда привлекали блондинки, тогда как Уля блистала иссиня-черной копной волос, но его первую любовь звали тем же именем, что и ее… Сначала она писала ему стихи, но это быстро ушло в период временного отчуждения Стаса, необъяснимого и обидного для нее, ставшего толчком к разрастанию ее темной стороны.

Он отправлял ей нежные письма о том, как дорожит ее чувством, посылал сочиненные им мелодии, она писала ему по ночам стихи, радуясь симптомам сладостной девичьей влюбленности: возбужденно сверкающим глазам, постоянной, может чуть глуповатой улыбке и бабочкам, нахально-щекочуще порхающим в животе. Ее темная сторона скукоживалась, уступая место тому светлому, детскому, которое она безжалостно давила в себе ранее, боясь новых ударов и очередной боли. Она видела, что если раньше окружающие воспринимали ее словно красивое, но хищное животное, наблюдать за которым лучше с безопасного расстояния, то теперь – подтягивались, придвигались ближе, льнули, желали, мечтали соблазнить, завладеть тем светом, теплом и жаром, которые стали исходить от нее, словно от пылающего костра, разбрызгивающего искры и манящего согреться. Но Уле не хватало Стаса, он ускользал всеми возможными способами, а не только отсутствием встреч и неприкосновениями. Ускользал отсутствием одеколонных запахов, тем, что не любил говорить о себе и своей семье, писал, но не любил звонить и ускользал голосом… Он как невидимка, закутавшийся в плащ, прятал себя и свою жизнь, а может – второе я и стареющий за него портрет, спрятанный в тайной комнате.

Улин шеф Аркадий Степанович, человек удивительно мягкий, теплый, увлекающийся астрологией в какой-то степени заменял ей отца, она могла делиться с ним самыми разными проблемами. В том числе, и странными взаимоотношениями со Стасом. Они общались на «ты». Это не было фамильярностью, несмотря на большую разницу в возрасте, но – степенью доверия и дружеской близости. Аркадий напоминал ей взъерошенного плюшевого ежа, хозяйственного, деловитого, обладающего хорошим чутьем, но не колючего… Он всегда мог деликатно и незаметно сгладить ее дурное настроение и раздражение, то погладив по голове, то – умело и тонко польстив самолюбию помощницы. Он называл ее «хорошая девочка», словно она и впрямь была маленькой. Как ни странно, это работало. Иногда Уля сетовала на поведение Стаса и Аркадий, тихо и незаметно, подводил ее к мысли о том, что занятость и душевная организация такого молодого человека нуждаются в особом подходе… Даже если Ульяна кипела и негодовала, к концу разговора переставала бурлить, превращалась в теплое парное молоко, нежное и обволакивающее… Она никогда не пользовалась «особым» отношением шефа, вовремя делала свою работу в ФКК (спасибо Дмитрию), позволяя себе лишь небольшие поблажки в исключительных случаях… Писать рецензии на фильмы, помогать ему организовывать показы ретроспективного кино и альтернативный прокат авторских, некоммерческих лент было ей интересно, хотя работа и не была так уж хорошо оплачиваема. Приходилось вертеться и добывать денюжку разными возможными способами: написать статью в журнал или газету, взять у одной из звезд интервью, в качестве халтурки написать серию-другую для сериала….

Мне всегда казалось, что если нравишься человеку, тот найдет время увидеться, поговорить, обнять, тогда как он, ссылаясь на работу, сбегал или отменял встречи, то ли испугавшись неких проблем, то ли не желая лишней мороки связанной с таким непредсказуемым существом, как я. Постепенно я с удивлением стала понимать, что мой гнев ушел, я перестала чего-то желать от него, а просто приняла таким, какой он есть: непонятный, уходящий, пропадающий и появляющийся вновь, как свободолюбивый уличный кот, ценящий независимость превыше всего. Но вот что странно: Стас менял меня изнутри, рядом с ним я становилась чище и лучше, глубже, добрее, внимательнее к людям и миру. Это происходило само собой, исподволь, незаметно, также как родители не замечают рост своего ребенка, находящегося с ними рядом день ото дня. Мой обычный цинизм, защитная пленка из высокомерной сексуальности, ставшая второй кожей, некоторая расчетливость и утомленная внутренняя взрослость истончались, а вместо деловитости и жесткости бизнес-леди, привыкшей к сгущенному и спрессованному графику будней, стала проявляться романтичность и беззаботность девчонки-хиппи, шлепающей босыми ногами по любым поверхностям, будь то раскисшая от дождя земля или мраморный пол приемной высокопоставленного чиновника. Меня потянуло на смешные мягкие игрушки, детские сказки и цветные одежды свободного покроя, на медитативно-шаманскую музыку и украшения, легкомысленные шарфики и книги по архитектуре.

Но я не понимаю, что от него ждать и как вести себя… Я слишком хочу жить, чтобы зависать надолго в таком безвоздушном пространстве.

После вечера поцелуев за театральной портьерой перед очередным расставанием Стас сказал, что им надо встретиться и серьезно поговорить обо всем, несмотря на то, что он боится ее потерять, ведь она может в нем разочароваться… Ему надо собраться с мыслями, разгрести срочные проекты, написать отчеты, составить сводные таблицы эффективности проведенных мероприятий, чтобы не рваться с беспокойством в офис, кляня себя за нерадивость, а иметь возможность и мысленно, и физически побыть с возлюбленной. Он обещал, что они увидятся через день-два. Уля волновалась, что он много работает, сильно устает и писала ему: