Иван Розанов - Венера – низкая звезда

Так и всякий русский человек сейчас. Заложена в нём генетическая память обо всех страданиях и лишениях. Сейчас-то человек сытно и хорошо живёт, за границу многие ездят, жильём, бельишком, машинами, компьютерами обзавелись… А каково будет, когда ради выживания всё это отнимет у него история? Когда алюминиевая ложка бесшумно на пол упадёт… Какими глазами посмотрит вослед проведению русский человек, склонившийся к своей наполненной до краёв миске, после того, как ему на хвост наступят?..

Перед угрозой новых потрясений, может быть, что и самых значительных за всю историю, еле выправившись после адского распада и после расплавления самих, казалось бы, душ, в свете угроз и вызовов вселенского масштаба не прекращали все эти люди жрать…

Не стоит только осуждать этих вечно что-то жующих людей…

Менее чем за век, за четыре поколения перемололи их кости, втащили их на костяную груду, а затем обратно, вниз скатились они по склону горы из скелетов. И больно ведь было когда в кожу и кости живых впивались костяшки усопших!

В холоде и в дрожи жили эти люди, сначала под богом, потом вослед за идеей, какой бы обманчивой не оказалась суть этой идеи. Чуть сытнее стали жить – и ленно стало работать, никто не поспевал ни к посевной, ни к жатве; потянулись народные руки за брагой, а вслед за брагой – за камнем, чтоб в брата кинуть. Снова в голоде задрожали русские животы. И вот когда, казалось бы, ничего не осталось, лучина не горела и жить стало нечем и незачем, выпрямились как-то согбенные люди, впряглись и зажили снова. И сытно ведь зажили, и ведь раздольно! Только вот после всех хождений на гору из костей и с горы этой, после голода, браги, братоубийства и снова сытности и заново браги свою меру потеряли люди, про веру и говорить не охота. Не знали они теперь, приболевшие завозным стяжательством, чувства насыщения во всех своих усладах и утехах. Как чуждо было это русской душе! Ужели удалось затушить неопалимую купину русской души? Время покажет…

Русский человек все времена живёт как бы в лимбе. У праведного судьи по скончанию века не будет русский народ ни прославлен, ни наказан, потому как, хоть и незапечатлен, в тоже время и не худ и больше сам претерпел и выстрадал, нежели сделал вреда…

К Марине подошёл немолодой уже, коренастый, но не полный, скорее просто плотный, мужчина в новенькой, с иголочки, чёрной полицейской форме. Форма, несмотря на приземистость фигуры полицейского, сидела на нём очень хорошо. Мужчина заглянул Марине в лицо, призывая взглядом её остановиться. У него были большие голубые, с рыжцой, глаза, в морщинках вокруг которых виднелась какая-то особая, с годами видимо приобретённая, грустинка.

– Добрый вечер. Извините, вы – Марина Петровна Синельникова? – вежливо улыбнувшись, спросил девушку полицейский.

– Так точно, – ответила ему Марина, пошутив. Пошутила она зря и некстати: сразу после шутки почувствовала она холодок в затылке, означавший приступ страха, и покраснела. Чёрт возьми, кто знает, ведь могли девушку и задержать: времена были беспокойные.

– Марина Петровна, мне нужно побеседовать с вами.

– Что-то пошло не так?

– Нет, что вы. Марина Петрова, вы не беспокойтесь. Всё будет хорошо.

Марине стало малость не по себе от этого «всё будет хорошо», не смотря на то, что полицейский был весьма добродушным на вид и сдержанно-тактичным в манерах.

– Просто кое-какие правила безопасности, – сказал мужчина, и почесал зачем-то фуражку, – Просто нам надо побеседовать. Пройдёмте, пожалуйста, со мной.

Они зашагали по холлу аэропорта, а затем пошли по длинному коридору этажом ниже, с чередой закрытых полуподвальных служебных комнат. Полицейский вдруг резко остановился, и снова поглядел Марине в лицо, улыбнувшись.

– Марина Петровна, извините меня. Я совсем забыл представиться… Михаил Романович Сапин, майор.

– Очень приятно, – ответила из вежливости Марина, хоть и было ей скорее страшно, чем приятно. Испуг в ней усиливался. Словно в забытье не сразу дошло до девушки, что с фамилией «Сапин» в своей жизни она уже сталкивалась: Сапиным звали Ивана, её друга и, в прошлом, любовника.

– Вы, Марина Петровна, не переживайте. Я много времени у вас не отниму. А побеседовать нам стоит. Багаж с вашего рейса всё равно пока что не выдали.

– А о чём, Михаил Романович, следует нам побеседовать? Я что-то сделала не так?

– Марина Петровна, всё так, не в вас дело. Просто нужно побеседовать. Всё будет хорошо.

Марине снова стало как-то не по себе при произнесённом обещании дальнейшего благополучия.

– Вы извините меня, Марина Петровна, что так далеко приходится идти. Меня недавно из Москвы сюда перевели на особое задание, сами понимаете, в связи с какими политическими событиями последних дней, – Сапин грустно вздохнул, – Кабинет только вот тут, в глубине, выделили. Ну и ничего – работать можно!

Девушка была удивлена проявленной к ней вежливости. Сапин, в её представлении, был чересчур обходителен с ней.

Марина и полицейский прошли мимо двери с надписью «Приём беженцев», и пошли дальше. «Неужто меня за беженку приняли?», подумала уж было девушка, но потом поняла, что беженцев тут и без неё много, да и назвал её полицейский отчётливо по имени-отчеству.

Марина и Михаил Романович дошли наконец-таки до кабинета. Помещение было подвальное, окно приходилось ниже уровня первого этажа и за ним ничего, кроме асфальта, не было видно. Мебели практически отсутствовала: скорое перемещение сюда майора Сапина было налицо – не успел он ещё обустроить свой кабинет. Михаил Романович сел у окна за столом, а Марина – напротив него. Между ними была лишь настольная лампа. Классический антураж для рядового допроса. Того и глядишь, засветил бы майор своей настольной лампой Марине в лицо при малейшем проявлении неправдоподобия в её ответах. Но нет. Разговор пошёл по совершенно иному распорядку.

– Извинтите, ещё не обустроился тут. Сигарету или шоколад не могу предложить. Да и если бы предложил, слишком бы было похоже на допрос.

– Ничего страшного. Скажите по существу, для чего вы меня вызвали?

– Марина Петровна, поймите, времена сейчас сложные, а ваш муж – известный в определённом смысле человек, да и вы тоже. Каждую интересную личность мы приглашаем для беседы. Это вопрос безопасности. Главное, не волнуйтесь.

Приятно было оппозиционерке запоздалое признанье её так называемой борьбы… Марина повесила своё коротенькое пальто на спинку стула: в помещении было душно. На девушке было хорошо подходившее к её спортивной фигуре шерстяное платье с длинным рукавом, коричневое в серую широкую горизонтальную полосу, и чёрные, плотные колготы. Марина поправила причёску полукокетливым жестом. Сидела она нога на ногу, боком к полицейскому. Тот оставался безучастен к женскому обаянию Марины и смотрел на неё мягко, как отец на ребёнка.