Иван Розанов - Венера – низкая звезда

…Пётр Алексеевич прибыл по указанному адресу в Крылатское. При входе в парадную висело объявление, написанное перманентным маркером, без единого знака препинания:

«Пропали две собаки белые суки ненавижу эту страну».

Петру показалось, что в тексте объявления значилась вся суть либерального мировоззрения. Он ещё раз перечитал внимательно текст объявления и сфотографировал это явление человеческого остроумия с помощью камеры мобильного телефона, стесняясь собственного жеста, – так многие люди старших поколений стесняются новых технологий.

Робко переступил Пётр Алексеевич порог дочкиной квартиры. Подивился сразу хорошему ремонту и общей, заметной сразу, устроенности быта. Марина встретила его на пороге, нарядная, в синей блузе и чёрной строгой юбке, улыбающаяся, розовощёкая, несмотря на смуглость кожи. Вся робость Петра Алексеевича сразу прошла, как только он обнял дочку, и подивился, какая же она стройная, ладненькая, хорошая. Всякий раз, как видел её, готов был удивляться вновь и вновь. Отец и дочь и в самом деле были чертовски рады видеть друг друга. Как только они обменялись любезностями, Пётр Алексеевич сразу достал аккуратным жестом из внутреннего кармана пиджака мобильный телефон в красивом коричневом чехольчике – чтобы показать объявление про двух белых собак и ненависть к родине. Марина приятно удивилась «современности» её отца – Синельниковский фокус явно удался.

– Как там бабушкина квартира в Измайлово… то есть, теперь твоя квартира, Марина? – с ноткой отеческой заботы в голосе поинтересовался Пётр Алексеевич.

– Нормально всё. Сдаю. Платят регулярно съёмщики.

– А они хоть русские? А то обидно, если там сейчас пол-аула.

– Папа, ты чего? Теперь и в националисты заделался?

– Да так, ничего. Так русские там?

– Да, русские.

– Ну, и слава богу.

Девушка уже подготовила обеденный стол. Сервировала она на кухне. Евроремонт там был особливо удачен. Ужин была преимущественно европейский, с претензией на средиземноморскость, но с русскими элементами.

В начале дня Пётр Алексеевич заезжал кое-куда по делу почти что государственной важности и посему был он в тот вечер особенно хорошо одет: белая выглаженная сорочка, синий, в ромбик, галстук и лазоревый, под цвет галстука, костюм. Приступая к обеду, Пётр устроился в креслице перед столиком с особым изяществом жестов, пожелав дочке приятного аппетита; обедал он аккуратно, благородными движениями поднося пищу ко рту – толи в силу воспитанием заложенных хороших манер, толи просто боялся запачкаться.

Почти в молчании покончив с основными блюдами, решили отец и дочь откупорить бутылочку недешёвого кьянти прежде чем к закускам и десерту перейти.

Марина сидела, уютно устроившись с бокальчиком вина в кресле, подогнув под себя ноги. Поблёскивали натянувшиеся на коленках колготки телесного цвета. Пётр Алексеевич глядел на свою дочку довольным, добрым взглядом, радостный из-за того, что дочь его выросла такой смышлёной и привлекательной.

– Гляжу вот на тебя, Маринка, и понимаю, что на кого-то ты очень похожа.

– На кого это, на кого? – проявила заинтересованность Марина.

– Ты уже девочка взрослая, могу и рассказать.

– Так на кого я похожа?

– Когда я учился в аспирантуре, была у меня одна девушка… Мы были влюблены… По профессии она была венерологом… Очень на тебя похожа! Или это ты на неё похожа. Не знаю. Волосы, как у тебя, кареглазые вы обе. И в поведении – вы обе с перчинкой, с огоньком, словцо едкое умеете ввернуть в разговор.

Марина миленько посмеялась, прикрывши рот ладошкой.

– Папа, ты знаешь, есть одна теория… Только она лишь женщин касается, но может именно в твоём варианте и мужчин тоже…

– Что за теория?

– Британские учёные установили, что в силу каких-то неизвестных явлений, когда женщина первый раз рожает, её ребёнок не только на отца похож, но и на первого полового партнёра. Может, и на мужчин этот закон как-то тоже распространяется.

Пётр Алексеевич сдержано хихикнул.

– Эх, Маринка, ну о чём ты с родным отцом-то беседуешь! Как тебе не стыдно, – сказал Синельников-старший без укора и добродушно, в усы, улыбнулся.

– Просто, папа, тебе женщины одного типа нравятся. Я ведь и на маму свою похожа.

– Эх, жалко что Алексея, жениха твоего нет. Хотелось бы мне и с ним пообщаться, – начал о наболевшем Пётр Алексеевич.

– Алексей сейчас в Лондоне, – сказала Марина для важности, – с родителями, на каком-то конгрессе.

– А вот о его родителях я как раз и хотел поговорить с тобой, помимо всего прочего.

– Папа, если ты хочешь опять осуждать кого-то за то, что они обеспечены и устроились в жизни лучше тебя и таких как ты, я тебя не стану слушать. Извини, в детстве наслушалась, – сказала Марина резковато, сверкнули её тёмные глазки, но не было в её словах злобы, как и не было обиды в реакции её отца, соскучившегося по своему единственному ребёнку.

– Марина, нет, ну что ты! Я хотел рассказать о том, что, как выяснилось, я был немного знаком с отцом твоего Алексея. И ты, дочка, не поверишь, но я, в какой-то мере, ему даже обязан. Как же я это всё на вашей свадьбе не вспомнил…

– Вот это интересно! Сюжет прямо как из модной книжки. Расскажи, папа, – сказала Марина, устраиваясь в креслице поудобнее.

– Когда я был на твоей, дочка, свадьбе у Биличей, глава их семейства показался мне знакомым. Но я не стал говорить об этом, боялся обознаться. Да и фамилия была мне знакома, но мало ли людей с такой фамилией? Чем занимается твой Алексей я тогда, к слову, ещё не знал, – начал сказывать Пётр Алексеевич. Логическое ударение поставил он в последнем предложении на слове «чем», и ясно было по этому акцентированию внимания, что дела Алексея Билича он явно не одобрял и взглядов его не разделял.

– Видишь ли, в девяностые годы была у меня работа на одном закрытом предприятии, и был там наш общий деловой партнёр. Его фамилия была Билич. Я его пару раз всего видел, поэтому и боялся обознаться. Я навёл справки. Твой Алексей – сын Билича, того самого, с которым мы работали. Мало мы лично общались, конечно… и если бы не были мы ему всем предприятием обязаны, я бы сказал, что человек он – крайне скользкий. Так про него все говорили.

Марина внимательно слушала отца, словно интересный сюжет искала.

– И чем вы занимались вместе? – спросила девушка.

– Прошло почти двадцать лет с тех пор, теперь можно говорить. Ты слышала что-нибудь о советском космическом корабле «Буран»?

– Это который в Парке Горького стоял, а теперь на ВДНХ?

– Да, он самый. И мне всякий раз больно было на него смотреть. В космос, кстати, другой экземпляр летал. Когда «Буран» полетел, я ещё в аспирантуре учился. Мы занимались венерианской тематикой. Планировалась ракета, которая должна была доставить спутник до Венеры. Я был приписан к отделению, которое занималось антеннами спутника. Это был хороший социальный эксперимент: многие части оборудования были спроектированы с участием нас, аспирантов, и даже с привлечением особо одарённых студентов. К несчастью, спутник сгорел в верхних слоях атмосферы, до Венеры так и не долетев…