Андрей Дорофеев - Хроники психотерапевтического кабинета

Ребенок выжил, но никогда, никогда ни мать, ни бабушка и не заикались о том, что произошло, и Иван Васильевич понимал, почему. Это было слишком. Это было уже слишком.

Сидя теперь, в объятиях сына, на кровати и вздыхая, Ираида Сергеевна заканчивала свой рассказ спокойным голосом.

– Не в силах принять на себя такую ответственность, я просто сказала, что все это произошло по вине матери. Притянула оправдания, подтасовала сама для себя факты – и получила в голове прекрасное событие, которое никогда не происходило. А потом… А потом я его благополучно забыла. Так, наверное, было проще. Сынок, как мы теперь будем жить, когда я сделала такое?

Иван смотрел на маму, и на его глаза наворачивались слезы. Никогда в жизни он не любил свою маму так, как сейчас. Мама, белый ангел, превозмогая последние силы, смогла стряхнуть с себя липкую грязь лжи, и ее крылья, ослепительно белые, воспрявшие и зовущие в полет, излучали священное сияние.

– Сын, давай-ка мы проводим маму в последний путь. Я не искуплю того, чем виновата перед ней, но хотя бы в этот последний раз я скажу ей, неслышащей, как я ее люблю… Ты говорил, надо что-то подписать?

Прошло три года, и больше никогда Иван Васильевич не слышал от матери никаких выпадов в отношении бабушки. Как по волшебству, у мамы пропала болезнь сердца, которая мучила ее рецидивами с момента рождения ребенка. Мама говорила, что такая же точно проблема была и у Илионы Пафнутиевны, но болезнь не передавалась, пока не родился сын. У Ивана Васильевича появилось теперь новое видение этого чудесного исцеления, но матери он не говорил. Пусть будет как будет. Теперь боли в сердце не появятся снова.

Жизнь вошла в свое русло, но, отдыхая каждый год летом в уютном белорусском садике вместе с мамой и тетей, он неизменно вспоминал бабушку – уж очень были вкусны наливные яблочки, взращенные трудолюбивыми ее руками.

Однажды в контору позвонил один инвалид, человек, у которого не было обеих ног. Он рассказал, что живет в Шатуре, в собственном доме, и имеет некую интимную проблему, о которой жаждет рассказать психологу и получить консультацию. Намекнув, что средства у него есть, человек попросил Ивана Васильевича об услуге изувеченному человеку – приехать к нему.

Иван Васильевич слушал трубку и внимательно осматривал потолок с неизвестной ему самому целью. С одной стороны, плата за консультацию будет, скорее всего, больше – пациент, видимо, с достатком. С другой стороны – к пациенту на дом Иван Васильевич еще не выезжал.

Наконец он принял решение. Решительно сказал пациенту, что завтра будет.

Валя, сидевшая подле мужа и пришивавшая пуговицу на брюках, сразу забеспокоилась.

– Ваня, мало ли что – а вдруг мошенник какой? Сейчас вон что пишут, девушек на дороге похитили и отвезли, завернутых в ковры, куда-то на Восток, в рабство. Стоит ли рисковать?

– Полно тебе, Валюш, – сказал Иван Васильевич, ставя кружку в мойку после выпитого чая. – Какую пользу похитителям принесет мужичок тридцати пяти лет без накоплений и особых\ физических возможностей? Разве что буду подпольным психологом бандитской группировки, – он улыбнулся и представил себя в этой роли.

– Зато, Валюша, мы наконец-то купим тебе велосипед. Пошли, спать пора. Все будет хорошо.

Валя вздохнула и сдалась.

На Казанском вокзале была толчея. Простояв пятнадцать минут в очереди и купив билет, Иван Васильевич стал оглядываться через головы людей в поисках нужного пути. Вокзал пропах человеческим потом и смазкой, и, пробиваясь сквозь тела в серых пальто, Иван Васильевич чувствовал себя уголовником, ищущим путь на нары.

Наконец, с потоком людей пройдя через заслон киосков и череду рук попрошаек, Иван Васильевич вышел на воздух, на перрон. Световое табло прямо перед ним говорило, что состав на Шатуру направляется через двадцать минут с этого самого пути. Хотелось погулять после душной атмосферы вокзала, но Иван Васильевич все же передумал и пошел к электричке – ему не мечталось о поездке в тамбуре вместе с компанией выпивающих бичей.

Ему повезло – в вагоне оставалось еще немного свободных мест. Иван Васильевич признал, что сравнение вагона электрички с нарами недалеко от идеала – покрашенные коричневым цветом лавки из толстой фанеры были исписаны различными надписями с точными указаниями, кто это написал и в каком году.

Иван Васильевич положил сумку на решетку сверху и сел на наиболее, как ему показалось, цивилизованное место – напротив двух бабушек, мирно разговаривающих друг с дружкой.

Вагон наполнялся. К Ивану Васильевичу подсели подросток с футляром от гитары и представительный мужчина при галстуке. И когда поезд уже тронулся, на последнее место, рядом с Иваном Васильевичем, упал довольно неприятный субъект. Он что-то негромко бубнил себе под нос, жестикулируя, доказывая что-то самому себе и тут же опровергая это собственными же аргументами.

Мужчина был средних лет, и непонятно было, из какой он среды – одет в относительно хорошую одежду, но с несколькими грязными коричневыми пятнами на пиджаке. Вроде чистый – но какой от него запах! Бабушки, фыркнув и поворочав глазами, встали и вышли. Представительный мужчина придвинулся ближе к стенке и всем своим видом показывал, что субъекта он не замечает, но выдавал себя тут же, так как слишком пристально смотрел в окно. Обстановка сделалась напряженной.

Иван Васильевич продолжал сидеть как сидел – выходить и торчать все время стоя, качаясь на поручне, ему не хотелось. От незнакомца веяло сумасшествием. Не опасностью – он был не опасен. Именно сумасшествием. И только очередной бродячий продавец, стоя около входа в вагон, пожелал пассажирам счастливого пути и стал предлагать новую модель стеклореза, незнакомец обратил свое внимание на Ивана Васильевича.

– Вот вы, молодой человек. Как представитель самобытнейшей творческой интеллигенции, я, россиянин в седьмом поколении, хочу спросить вас – где наша страна? Где? И прежде чем вы ответите, я вам возражу. Да, да, молодой человек, возражу! Я не буду восхвалять под видом чистой демократии, знаете ли, господство империалистической буржуазии! Я всегда повторял слова нашего бессменного вождя – нужно укреплять диктатуру пролетариата как базу мировой пролетарской революции! Да! И не говорите, что Троцкий и Бухарин, эти контрреволюционеры, не играли на руку империалистам!

Иван Васильевич совершенно точно не собирался этого говорить. Субъект продолжал, гнусавя и жестикулируя, словно стоял на трибуне митинга.

– Но я вам скажу, поверьте! Мои деды пахали эту землю, мои прадеды ходили к царям с челобитными, и я продолжал и продолжаю разоблачать провокаторскую деятельность и хищнические планы оппортунистов! Вот вы, молодой человек, скажите, разве нынешняя политика новых меньшевиков не потакательство буржуазной демократии и не контрреволюционый мятеж?