Михаил Поляков - Грудинин

Их жильцы, платившие по шестьдесят тысяч в месяц, сменялись часто, но все были – солидные обеспеченные люди, с которыми никогда не возникало проблем. Совсем иначе дело обстояло с остальными двумя – дешёвыми квартирами. Их наниматели ругались друг с другом и соседями, шумели по ночам, портили мебель, заливали нижние этажи. Главное же – задерживали квартплату. В одну из этих квартир, мытищинскую, и направлялся Грудинин. Туда он ехал с особым удовольствием – сегодня кончался один срок, назначенный месяц назад… Вспоминая о том, что предстоит в связи с этим, он не мог удержаться от улыбки, которая как судорога время от времени дёргала его тонкие, не привыкшие улыбаться губы.

Доехав до места назначения, он поставил машину во дворе, возле изрисованной подростками стены. Затем направился к ближайшей палатке и купил там бутылку вина – первого, что заметил на витрине. Не касаясь обожжённых перил, поднялся, перешагивая через две ступени, на третий этаж и надавил кнопку звонка возле первой на площадке двери, обитой кое-где ободранным и залатанным заплатами другого цвета дерматином. За дверью сухо зашаркали шаги и простуженный старушечий голос спросил: – Кто там?

– Хозяин. Открывайте! – сказал Грудинин нарочито строгим голосом.

Дверь дёрнулась, заскрипела, несколько раз тренькнула торопливо и неловко снимаемая цепочка, и на порог вышла низенькая старуха в своём коричневом платье, с выцветшим платком, накинутом на, видимо, зябнувшие, как-то вовнутрь вогнутые плечи, похожая на большого жука.

– А, Алексей Андреевич, – сказала она, вытягиваясь возле косяка и пропуская гостя мимо себя. – Сюда, сюда, – показала она дорогу в кухню.

– А где?.. – спросил он, идя за старухой.

– Она сейчас придёт, – сказала та, с намёка поняв вопрос. – В магазин, за печеньем пошла. А вы пока проходите на кухню, чаем, чайком вас напою.

– Ну что, новых потопов-то не было? – спросил он, усаживаясь на скрипнувший, как, видимо, всё скрипело в этом доме, стул, и хозяйским взглядом окидывая кухню, особенно верхний угол у окна, где были вылинявшие и отставшие после недавней аварии обои. – Коммунальщики-то тогда до соседей доехали?

– Ох, слава Богу, доехали, доехали. – ответила старуха, доставая с полки чай в металлической банке и две старые, с синими узорами, чашки. – Дверь ломали, а то бы они и нас залили, и Феоктистовых. А у тех-то недавно ремонт был. Вчетвером сантехники воду откачивали.

– Ну, понятно. А сами-то вы как? Как здоровье ваше?

– Ничего, всё хорошо, уже намного лучше, – сказала она, и Грудинин, внимательно наблюдая за ней, с удовлетворением заметил, что её глаза при этом вопросе заблестели хорошо знакомым ему взволнованным блеском. Заметив его взгляд, она, словно спохватившись вдруг, обернулась к плите и захлопотала возле чайника.

– Ну а как дела у дочери? – спросил он, стараясь казаться спокойным. И, несколько

повременив, задал больше всего интересующий его вопрос: – Василий-то – не вернулся?

– Нет, нет, не вернулся пока, – сказала старуха, сразу угадав цель вопроса и, повернувшись, пытливо посмотрела на него и торопливо сказала: – Он через месяц вернётся, Лена говорит, нашёл работу, зарабатывает. Вот чай, пейте, пожалуйста

«Врёт все», – подумал Грудинин, принимая из её дрожащих рук чашку.

Василий был гражданским мужем 23-летней Елены, дочери старухи. Года полтора назад они приехали в Москву из глухого сибирского города, расположенного в пяти сотнях километров от Иркутска. Год все шло хорошо, Василий устроился завскладом на овощебазу, Елена по профессии – учителем в школу. Но вдруг он пропал – и, как выяснилось, навсегда – через друзей узнали, что он уехал в Тверь и собирается жениться. Незадолго до того случилось другое несчастье – мать Елены – Надежда Васильевна, простудившись, серьёзно заболела и на лечение, а также – на найм сиделки, покупку лекарств – ушли последние деньги, ещё остававшиеся от продажи квартиры в Сибири. Елена устроилась на вторую работу – ночным менеджером в салон сотовой связи, но и это не исправило ситуацию. Зная о происходящем, Грудинин начал чаще захаживать в гости к семье, где засиживался допоздна. Он словно ждал чего-то. А, не дождавшись, – сам стал делать намёки. Елена первое время как будто не понимала их, а когда он попробовал форсировать события, пригласив её в кафе и почти прямо сказав о том, что хочет от неё, – жёстко отказала. Не было ни сцены, ни скандала – между ними вообще установились ровные, внешне официальные и даже уважительные отношения. Но, позвонив при Грудинине подруге, она заговорила вдруг о каком-то «плешивом козле», который надоедает ей. Грудинин всё понял, взбесился, но виду не подал и продолжал дожидаться. Ждать пришлось недолго, уже через месяц деньги совсем закончились. Он хотел было немедленно рассчитаться за обиду, приготовив даже несколько резких фраз, которые со смакованием всю неделю до встречи повторял про себя. Но как-то нечаянно, почти неожиданно для самого себя, в последний момент удержался от мести. Вместо этого он назначил новый срок для внесения арендной платы «любым удобным способом». Этот срок подходил сегодня, и Грудинин был уже почти уверен в положительном исходе: недели за две до того Елена вдруг начала писать ему на мобильный телефон сообщения с пустяковыми вопросами о том – как идут дела и проч., и раза два звонила по надуманным поводам, – и он успевал каждый раз заметить в её голосе какую-то прежде незнакомую ему заискивающую робость. Очевидно было, что птичка в клетке, оставалось захлопнуть дверцу…

Существовало, правда, одно препятствие, мешавшее в полной мере насладиться ситуацией. Этим препятствием был BMW Х6М прошлого года выпуска, с пробегом в шесть тысяч километров, который выставил на продажу по невысокой цене – за четыре миллиона против салонных пяти с половиной знакомый Грудинина Фёдоров. На машину, на которую Грудинин копил больше года, в свете других трат – главное – перестройки магазина, отнимавшей большую часть времени и денег, нужна была каждая копейка. И принимать оплату «любым удобным способом» было опасно – это ставило под угрозу покупку. Впрочем, у него была одна мысль о том, как провернуть дело и без угрозы для машины…

Он почти допил чай, когда сипло взвизгнул дверной звонок. Старуха, всё это время молча сидевшая, уныло искоса поглядывая на Грудинина, с трудом поднялась с места и своим медленным шаркающим шагом пошла в прихожую. Там послышались звуки открываемой двери, стук каблуков по паркету и шум целлофана.

– Мать, убери, ну что ты тут мешков своих каких-то наставила. – услышал Грудинин звонкий голос Елены. – Этот-то, козлотур сегодня приедет, я же говорила тебе.

Читать дальше