Сергей Надькин - В огнях трёх революций

– Угощайтесь, мои родные, угощайтесь, – с распростертой душой говорил семье отец.

Екатерина Филипповна с материнской любовью смотрела на сына, говорила ребенку: «Поешь пироги».

Какая высокая была Цыганова горка! С высоты озеро как на ладони, – дивился Витя, поднимая голову и глядя в горизонт. Скоро и ему с мамой предстояло отправиться туда.

– Когда-то давным-давно, когда ты еще не родился, эти земли были во владении Швеции. Пришел царь Петр Первый и отвоевал земли, прогнав шведов с этих земель…

– А дальше что было? – спросил Витя мать.

– Росло дерево, весной распустились на ветках листки, в июне листья по божьей воле стали большими. Осенью листва пожелтела, а потом отлетела от веток вместе с перелетными птицами в дальние страны. И остался один лишь на ветке дерева желтый лист. Спрашивают его деревья: «Почему ты не улетел со всеми в дальние страны?» Лист отвечает дереву, что старый он и трусливый, – рассказывала сыну мать, заплетаясь волненьем в голосе. Делая паузы, она продолжала говорить. На лице Вите делалось грустно.

– Так и остался листок висеть до следующей весны, желтым, дряхлым, не видя дальних стран и моря, пока не расцвели молодые листики, и тогда старому листу стало стыдно…

– Эй, Константин, давай в картишки сыгранем, – услышал Витя предложенье к отцу, поступившее от Михаила Леманова, мещанина первой гильдии, расположившегося шагах в десяти на травке.

– Давай, Миша, поиграем, раз душа хочет. Я тебя сегодня снова выиграю, – разговаривал отец с другом. Витя, делая грустные глаза, пил молоко и ел пироги. Заверяя родителей: пусть все знают – я не буду желтым листом.

В один из хмурых дней августа 1903 года на пассажирской пристани Петрозаводск Константин Константинович Филин провожал на швартующийся у деревянных причалов колесный пароход «Апостол» жену и сына.

Несколько десятков провожающих под звуки организованного владельцами пароходства духового оркестра столпились на деревянном покрытии пирса. За спиной их были видны синие купола Святодуховского собора и башни деревянной церкви. Слуга Филиных поднес два вместительных чемодана в каюты, когда отъезжающие поднялись, проследовав по трапу на палубу.

– Ты будешь хорошо учиться в Петербурге, не болтаться на тюремных площадях? – делал последние наставления Виктору отец.

– Обещаю, буду, – отвечал Витя, глядя в окошко каюты, но посматривая на цветущую бороду отца.

– И в церковь ходить будешь? – спросил сына строгим голосом отец.

– Буду, – обещал отцу Виктор. – Правда, желаю сказать вам, папа, попы – воры и мошенники. На площади гимназисты говорили, – помолчав, добавил отцу Витя.

– А ты не к попам ходи, а к богу, – советовал Константин Константинович сыну.

– К богу пойду, – согласился с предложением родителя Витя. Он глядел в окошко и говорил: – Сколько у меня друзей было, гимназистов, со всеми я прощался. И с набережной тоже – а мы жили на Владимировской набережной, не просто жили, родились. А получается: мы, дети – дети Владимировской набережной, рассудительно делился с отцом Виктор.

– Набережная – наша малая родина, я с Витей соглашусь, но у Вити новая столичная жизнь, наш сын воочию увидит императора! – замолвила свое слово Екатерина Филипповна Филина.

– А ты, сударыня, тоже там не загуляй в столице, – строгим голосом сухо приревновал к пустому Константин Константинович жену. Женщина промолчала.

– Увидите императора – передадите от меня, от нашего Олонецкого купечества, низкий поклон. Анастасия и Виктор, это я тебе в первую очередь наставляю, сынок, – передай низкий поклон брату моему родному Дмитрию Константиновичу, письмо ему от меня и корзину с провизией, мед, вино наше монастырское, огурцы, помидоры, баранки… Знаешь, разберешься, сама же собирала!

– Заноси, клади сюда рядом с чемоданами! – приказал Константин Константинович слуге.

Прощаясь, он крепко целовал жену и сына, касаясь щек волосами бороды.

– Господа провожающие, пароход отплывает, просим покинуть палубу, – сразу послышались просьбы кают-проводника. В воздухе потянул протяжный гудок.

Филин-старший вместе со слугой, сливаясь с потоком покидающих корабль провожающих, вышли на трап. Потом трап был убран матросом, колеса под судном закрутились. Пароход потянул дымом. Он строго плыл курсом на Ивановские острова, оставляя берега города позади, дальше удалялась в чертах Владимировская набережная, русло реки Лососинки, очертания Пробы, где по велению Петра Первого рабочие Александровского завода испытывали пушки. Красивый сосновый бор западного берега озера, Ивановские острова, куда жители Петрозаводска ходили на лодках за рыбой, ягодами и охотой. За их грядой – новая гряда Ухтинских остовов, а меж ними – выход в открытое озеро.

Осень холодная. Осень сырая.

В коммерческом клубе по улице Садовой было малолюдно. Гости пили крепкий коньяк. Под звучавшую на слух игру рояля пасовали карточной игрой на деньги. В камине трещали сожженные огнем поленья, а за окном царила глубокая сентябрьская темень.

– Туз червовый.

– Бита тузом пиковым, господа; крыта королем, судари.

– А у меня бита новым тузом: ваш король, голубчик, тузом крестовым, – поставил мат господину Кононову мещанин Филин. Забрал у проигравших господ Пименова и Кононова сто выигранных червонцев.

– Выиграл, Константин Константинович, поздравляю, сегодня ваша масть легла, – улыбнулся мещанин Кононов на правах проигравшего.

– Зимние вечера долгие, еще будет время отыграться, голубчик, – говорил, допивая коньяк, Филин. Поставил пустую рюмку на стол.

– Если по последнему кругу еще, для вас, господа? Сергей Владимирович, сударь, давайте еще на один круг, будьте уверены, я отыграюсь!

– Эй, голубчик, еще по рюмочке коньяка, – обратился к официанту Филин. Слышал в ответ:

– Хорошо, Ваше высокородие, сделаем, минуточку.

– Видите господа, скукота – ох какая. А мы все в карты, в карты.

– О чем ты, голубчик Константин Константинович? – посмотрел на Филина Харитон Германович Кононов.

– Тоскливо и однообразно живем, город наш в стороне от столичной жизни, больших событий, господа. Вот как писал в своем стихотворенье Борис Шмидт:

Годы таяли однообразно,

Как в церковных подсвечниках воск,

Пыльный летом, а осенью грязный,

Жил губернский Петрозаводск , –

зачитал, раскладывая новую карточную колоду, Филин.

– Господин Раевский, милости просим к нашему игральному столу! Присаживайтесь, Владимир Борисович, голубчик, – позвал Константин Константинович ходившего среди одетых в жандармскую форму господ офицеров одетого в штатский наряд старика, чиновника губернского суда.