Сергей Надькин - В огнях трёх революций

Поздно вечером Михаил Иванович Калинин вышел за деревенский погост, стоящий на окраине деревни, и пошел по дороге, сворачивая с дороги на Медгору, на лесной тракт. Пройдя около километра, сошел с дороги на юг, пошел в глубину лесного массива. Впереди увидел спрятавшуюся за высокими елями синеву озерной воды Орехозера. На берегу озера уже горел костерок, в тесном кругу, отряхиваясь от укусов комаров ветвями, собрались члены большевистской ячейки. Они ждали прибытия Михаила Ивановича Калинина, и, когда он присел на постеленный на землю лапник, вокруг костра произошел содержательный разговор.

– К сожалению, товарищи, большинство рабочих и крестьян сегодня продолжают верить в доброго царя, и ни на какую революцию не хотят идти. Значит, мы, товарищи, неважно работаем, плохо проникаем в угнетенные эксплуататорами массы. Необходимо лучше работать с трудовым народом, пропагандировать, качественней привлекать кадры в революцию. В отличие от «Народной воли», мы, товарищи, на террор не пойдем, большевики пойдут другим путем, как сказал наш вождь, товарищ Ленин, – выступал перед слушателями Михаил Калинин.

– Скажи, Михаил Иванович, кто такой товарищ Ленин? – обратился с вопросом к оратору ссыльный рабочий Александровского металлургического завода Александр Меркушев.

– Одно из ведущих звеньев нашей революции, – говорил Калинин участникам маевки. Меркушев слушал и смотрел в даль играющего синей водой лесного озера, на красивые далекие лесные берега. Сплавать бы туда, на лодке, порыбачить…

Калинин продолжал ораторскую речь.

– Надо понять: мы борцы за рабочее дело. И куда бы нас не загнали, в каких бы условиях мы не оказались – мы не должны сдаваться. Революция не за горами. Нас сослали, а там на наше место встали другие.

Сменилось быстро лето осенью, с окончанием осени наступила зима. Зимой Калинин был в Повенце. В поселке гарнизоном стояли солдаты. В дом Юшковой, где жил Калинин, пришел Николай Надькин, тепло просил ссыльного революционера дать ему какое стихотворение против начальства.

– Это ж Вы начальство не любите? – задал встречный вопрос солдату Михаил Иванович Калинин. Солдат нахмурил брови.

– Да, вот житья нам нет: что не так – сразу по зубам дают.

– Ну, ладно, раз так, – сказал тепло Михаил Иванович. Взял лист бумаги, карандаш, набросал слова известной революционной песни.

Отречемся от старого мира,

Отряхнем его прах с наших ног.

Нам не надо златого кумира,

Ненавистен нам царский чертог…

– Вот это годится, спасибо вам, братцы, – радовался Надькин, забирая с собой помятый в руке лист бумаги. Уходил к своим в казармы.

Скоро все солдаты в казармах запели хором, напрочь теряя веру в доброго царя.

– Разучивайте, братцы, разучивайте, – разговаривал Николай Надькин с сослуживцами, а они хором отвечали:

– Вот у нас, братцы, будет веселье.

Спрашивали Николая, кто это за композитор, Николай отвечал по-свойски:

– Михайло Иванович Калине, он свой мужик, за нашу с вами душу беспокоится. Радуйтесь, ребята, ликуйте. Разучивайте, – улыбался солдат.

В эти дни в Повенце случилась солдатская свадьба. Сын нижегородских крестьян Николай Надькин женился на восемнадцатилетней дочери петрозаводского мещанина Филина Елизавете, которая вместо родительского благословения получила ответом проклятие и сменила свою фамилию в паспорте с Филиной на Титову.

Женитьба проходила скромно, малочисленными гостями.

Венчанье проходило в церкви, выслушали причитанье попа, и, обменявшись кольцами, крепко расцеловались. Проехав по деревни Повенец на лошадях в повозке, сидя до семерок за столом, кричали, горько выпивая граненые стопки с водкой до конца.

– Ну, совет вам да любовь, – сыпались поздравленья ссыльного Меркушева к новобрачным.

– Вставай, брат рабочий, кончилась твоя масленица, – будил Сашу Меркушева голос родного дяди Егора Антоновича.

Сашка протер глаза, поднявшись, сразу услышал, как за окном басил первый гудок утренней смены. Быстро надел на себя штаны и рубаху, твердо сказал дяде: пора!

– Пора, брат, пора, – ответил ему спокойно и умиротворяюще дядя, а на кухне, на столе, уже свистел самовар. Свет от горевшей на столе керосиновой лампы падал в глаза.

– Видишь, сегодня у нас хлеб с солеными рыжиками, да чай горячий, вот и весь завтрак, – разговаривал дядя с племянником.

– А на заводе я много получать буду? – расспрашивал Егора Антоновича Сашка. В ответ слышал:

– Ишь ты! Не успел рабочую смену начать, как уже о получке мечтаешь. Поработай календарный месяц у станка, а там видно будет. – говорил племяннику дядя.

Они торопливо закончили завтрак. Надели на руки и туловище зимние полушубки, на ноги – ботинки, шапки-ушанки – на головы, на руки – рукавицы, и вышли на улицы. Хрип-хрип, хрустел снег под ногами, а в темени окон домов Голиковки тускло горели керосиновые лампы.

Сашка вместе с дядей спускался вниз с горочки, следуя в направлении завода, догоняя темные силуэты людей, идущих вдоль реки Лососинки. Войдя в проходную, дядя вел его несколько шагов по коридору, остановил у большого внутреннего окна в канцелярию и заговорил:

– Смотри, брат, видишь железные кружки? Сюда будешь опускать свои номера.

Потом прошли проходную, и вышли в слабо освещенный заводской двор, и дядя начал краткий обзор по заводу.

– Видишь, это, брат, литейный цех – показывал пальцем Егор Антонович на старое кирпичное, приземленное строение. – А дальше, смотри, идет кузнечный, облицовочный цех, в конце – столярный. Здесь твой механический, – говорил он, когда подошли к следующему зданию. Повел через двойные створчатые двери на порог механического цеха.

Войдя в помещение, Сашка растерялся, впервые увидя картину суматошной заводской жизни. Перед ним вдоль и поперек рядами тянулись железные, разных конструкций станки. От станков по рельсам бежали натянутые ремнем передачи, а в железных ящиках вместе со стружкой виднелись бракованные детали, лежавшие тут. Черные провалы окон цеха были затянуты тряпками и паклей.

– Ну, что ж, здесь твоя работа, айда к мастеру. Принимай новичка, Дмитриевич, – разговаривал Егор Ефимович с невысоким, пожилым, в черном халате человеком.

– Сколько ему лет? – спросил мастер дядю.

– Двенадцать.

– Пусть будет учеником токаря.

– Пойдет, – ответил коротко мастер. – Токаря нам нужны: мужики на фронте, снаряды по японцам делать некому.

Так началась Сашкина трудовая жизнь. Первые недели был в подручных у строгого токаря, участника второй русско-турецкой войны, Авдея Филипповича Перечерина. Саша сменами стоял у станка, смотрел, как тот работает, но в один из дней начал работать самостоятельно.