Сергей Надькин - В огнях трёх революций

– Видишь, Сашка, токарный станок. Резец нужно наточить, потом вставить в тиски заготовку. Померить линейкой, очерчивая карандашом нужные размеры, потом включаем передачей станок, переводя скорость с нейтральной на первую. Включишь вторую, третию, всего четыре оборота. Чем больше скорость – тем больше оборотов. Смотри, руки чтоб не затянуло, – инструктировал еще раз опытный наставник юного токаря. Показывал ему, еще раз, и еще.

– Повторение – мать учения, так нас в государевой армии учили, пойдешь служить – узнаешь, – говорил наставник юноше. Показывал. Скоро Саша сам, в одной из смен, подобрав к станку нужный резец, начал черновую обработку металла. Работал Саша на токарном станке, а любо было следить за медленно идущим по заготовке резцом. Стружка сваливалась на пол. Саша периодически выключал станок, и мерил железной линейкой получавшийся из железа конус. Стоял за станком двенадцатый час.

– Как новый заказ, а? Ну-ка, останавливай станок, давай померим, получается ли? – слышал Саша за спиной голос одетого в черную форменную шинель инженера Кузина.

– Стоп, станок, – сказал Саша. – Меряйте, Ваше благородие, – остановил Саша машину.

– Вроде получается, все сошлось, немного на раз обработай, и хорош, ставь новую заготовку, эту снимай, – разговаривал с юным токарем инженер, когда померил конус. – Хорошо, положенный диаметр сходится, ну, подправить немного еще, – хвалил ученика инженер. Саша включил станок.

Снова поставил передачу, делает движение резец, конус снаряда добротный получается. Инженер наблюдал за работой ученика, стоя сзади над душой, не отходя ни на шаг.

– А позвольте спросить, сколько я буду получать за такую работу, ваше благородие?

– По шесть копеек за штуку. Сделаешь два конуса – получишь двенадцать, сделаешь три – восемнадцать, выполнишь шесть – заплатим тридцать шесть.

– Что, тридцать шесть копеек?

– Ну не рублей же, – ответил пареньку инженер Кузин, и пошел далее по ряду, а Сашка от такой новости положил измерительную скобу на шкафчик и снял с головы замасленную фуражку.

– Работал, работал, и денег ни гроша не заработал за смену! Значит, плохо работал, – причитала перед сыном мать, Мария Андреевна.

– Ну, как же? Я по двенадцать часов в сутки работал, от станка не отходил, – оправдывался Саша.

– Значит, совсем не работал, раз ничего не заработал, – говорила мать сыну, наливая взрослевшему на глазах мальчику тарелку щей.

– Главное: станок токарный осваиваю потихоньку. Знаешь, мама, я горжусь, что я рабочий, и этим все сказано. Пойду я, пока стемнело, на озеро, буду на звезды смотреть, наблюдать галактику. «Что с отцом?» – спрошу у звезд. За что папку стражники арестовали, он же тоже рабочий Александровского завода?

– Не знаю, говорят, за мятеж какой-то, а против кого он бунтовал, не сказали – сказала сыну мать.

– Я то же самое у звезд спрошу, они на небе бога видят и доброго царя слышат, батя говорил: надо другим, добрым, царем нашего царя Николая заменить. Пойду спрошу у звезд, прав ли мой отец, или не прав. Бес его путал, – говорил матери Сашка. Встал из-за стола. Надел тулуп, валенки, пошел на озеро, смотреть на звезды.

– Саша, Саша, сынок, ты недолго гляди на звезды, смотри на бараний берег не уйди в темень по льду.

– Не уйду! Я посмотрю на созвездие и приду домой! Недолго! – обещал Саша матери, когда уходил из дома. В снежную темень прошел на лед, метров двадцать в сторону Зимнего берега.

Час стоял на открытом озерном пространстве льда, глядя на темное звездное небо.

О чем грустит

Созвездие Стрельца?

О звездной синеве на небе.

За далью видна звездная темнота,

С тобой ушла моя любовь

На небо.

И будет твой достойный знак,

И будет твоя достойна слава,

И радость будет на губах,

И огненная та отвага.

Я видел небо, озеро во тьме,

И звезды там – одна другая выше,

Галактика небесная на мне,

И сбудется – не сбудется

Творенье.

О чем грустит

Созвездие Стрельца

Над льдиной озера,

В потемках звездных?

Прошедшим дням,

И годам далека,

И безвозвратно времени

В век от нас ушедший.

И дни, и годы,

Горизонты, облака,

На звездном небе,

В мир иной летевшем…

О память, память млечная,

Как ты глубока,

В безкрайнем небе

Ты навеки вечна.

О чем грустит созвездие Cтрельца

И плачет в небе

По созвездью Девы?

А боль-печаль

Так глубока:

Меняются и люди

Со звездой на небе.

Надолго затянулась война, принесшая слезы и беды в семьи рабочих. Разносчику типографии Пете Анохину по воле службы приходилось бывать в домах на Голиковке и в Слободе, где жила одна беднота. Заходя в дома к бедным людям, везде он встречал горе и нужду, несущуюся с похоронками с фронта. Безумный плач получивших похоронку женщин.

– Ой, кровинушка ты моя, на кого ты нас оставил!.. – слышался голос в комнатах, набитых семьями, в густонаселенных трущобах.

Мать получила похоронку на сына: как жестока и несправедлива судьба! Одни воюют и гибнут за царя, а в богатых домах, где жили купцы, по Мариинке и Владимировской набережной, ходят на слуху пьяные крики:

– Гулять хочу, жениться хочу!

Кучка богатеев, купцов, домовладельцев, не знавших ни горя, ни забот, в роскоши гуляют в дорогих одежах, веселясь.

«Дак чего не жениться, раз невтерпеж?» – задавал сам себе вопрос Петя Анохин. – «Отчего тысяча людей работают с утра и до ночи? А кучка богатеев ничего не делают, живут в роскоши и не в чем не нуждаются?»

По городу ходят слухи о крупных потерях, которые несет русская армия, но зачем воюют, кому нужны эти жертвы?

– Все, пропала вера в царя! Пойду в революцию, пойду к социал-демократам, больше невмоготу не бороться с несправедливой властью! Не буду ходить в церковь, а царь – дурак и кровопийца, – сделал вывод на суровом противоречии паренек, но в революцию пришел не скоро.

Воскресенье. 9 января 1905 года. На Невском проспекте крики: «Не ходите! Не надо! Товарищи, не будем поддаваться на провокацию!» – услышал Витя Филин призывы большевика, пытавшегося воспрепятствовать движению колонн на Дворцовую площадь.

– А ну пошел вон с глаз, – кричались ответные крики руководящих демонстрацией мужчин.

– Что вы делаете, что?

– Не видишь, мы к царю за милостей идем! – отпевалось потом кем-то с толпы, в толпе затяжно запели:

– Боже, царя храни…

Дети и жены рабочих, одетые в праздничное, шли в крестный ход, неся портеры царя, флаги государства самодержавного и божественные иконы, и торги в заколоченных рамках, пели и пели, идя с крестным ходом на Дворцовую площадь. Витя Филин с дядей посчитали, что идет большой крестный ход, сразу влились в процессию.