Сергей Надькин - В огнях трёх революций

– Двенадцать, – немного прибавил в годах свой возраст Саша.

– А от кого ты? – снова услышал Саша вопрос.

– Я по рекомендации Филинов, хочу работать у вас прислугой, – сообщил Сашка юной хозяйке.

– Папе в дом нужен слуга, но и работы-то, сам, мальчик, понимаешь, непочатый край в доме. Надо и по кухне помогать, и за провизией на гостиный двор ходить, и дрова колоть, и воду носить, и сапоги отцу чистить, и за порядком в папином кабинете следить. Справимся ли, мальчик? – спрашивала Сашу девушка.

– Справлюсь, куда денусь, трудиться я люблю, – отвечал девушке Саша. Вдруг послышался строгий мужской голос с приоткрытых дверей комнаты:

– Кто такой?

– Папа, это к тебе мальчик слугой пришел наниматься на работу. Сказал, по рекомендации Филинов. Я ему уже все объяснила. От роду двенадцать лет, Меркушев Саша зовут, – говорила отцу ушедшая за дверь комнаты девушка.

– Может, на него гончих псов выпустить? – Слышался, с комнаты, голос купца.

– Зачем? Не надо, хороший юноша! – сразу заступилась за Сашу девушка.

– Три рубля в месяц платить буду, устроит? – спросил Сашу вышедший из комнаты купец.

– Устроит, – дал согласие Саша. На следующий день Саша уже стоял с корзинкой около гостиного двора, покупая для купца провизию.

Площадь у гостиного двора почти нелюдима, народу маловато, у белокаменной, полукругом, стены одноэтажного торгового дома стояли одетые в белые фартуки торговцы, предлагая с лотков свой товар. Сбоку каменных рядов двора, по центру площади стояли сенокосные брички, наполненные стогами сена, рядом толпились приказчики, одетые, в головных уборах – фуражках, и в хромовых сапогах. Вот так жил Петрозаводск, обыденной жизнью. Вдали видна высокая колокольня. Закупившись продуктами, Саша вернулся в дом купца, и вдруг сразу услышал пьяный крик хозяина.

– Женилку оторву, женилку, если еще раз будешь на мою жену заглядывать! Будешь к моей бабе приставать, женилку оторву! – повторялось снова.

Кричал на брата пьяный купец Пименов.

– Всю сволочь, кто до моей дочери и жены дотронутся, в Сибирь на каторгу отправлю! Я заплачу городовому! Денег у меня хватит, все куплю! Золотых монет не пожалею! – услышал вернувшийся с гостиного двора с провизией Сашка пьяный и ревнивый голос своего хозяина.

– Не залезал я на твою бабу, не залезал, не трогал я Ларису Дмитриевну, не трогал!

– Гулять будем, гулять! – слышен в комнате, на весь мир, голос сидевшего за накрытым столом хозяина, кричавшего с пьяного стола.

На столе бутыли с водкой, квас, гуляши и салаты, свиные антрекоты и курицы шоколадные конфеты, шампанское – вся провизия, которая могла делать стол пьяным.

– Гуляем, люди добрые, гуляем! Кто к моей бабе приставать будет, возьму овечьи ножницы, женилку кастрировать буду!

– Эй, Алексашка, подь сюда! С чем пришел? Давай, иди, чисти сапоги, я гулять буду! – дал команду принесшему в дом провизию Сашке купец. Сашка взялся за сапоги, вычистил сапоги до блеска, а потом получил следующий приказ:

– Давай иди баню топи, хозяин с девками мыться будет!

Сашка последовал топить баню. Наколол поленницу дров, наносил с помощью коромысла с Лососинки воды, наполнив баки до краев. Принес в парилку свежие веники. Пригласил пьяного купца мыться.

– Добро пожаловать, Сергей Владимирович! Чисто-любимо, – зазывал он, а сам начинал ненавидеть. Саша натопил до жары баню, скоро пьяного купца вместе с голыми девками закрыли в парилке. Саша доставил в раздевалку тяжелую бочку из предбанника, увидел как голые девки вениками бьют спину разутого до наготы пьяного купца. Голые мужские и женские спины мелькали по парилке, а с закрытых дверей кричалось:

– Ох! Ах! Ох! Ух! Ох! Гуд!

В предбаннике парилки послышались страшные зовы горничной Лизы:

– Ой беда, беда непоправимая, Лариса Дмитриевна повесилась! Не сняли с веревки, не сняли. Люди!

Отпевали первую жену мещанина Пименова на третьи сутки после гибели, как и положено по православному обычаю, в Крестовоздвиженском соборе, хоронили на Зарецком кладбище, выставив на прощанье украшенный цветами гроб с телом усохшей рабы божьей у побеленной белой известкой стены Крестовождвиженской церкви.

Похоронная процессия около пятидесяти человек гробовым молчанием провожала в последний путь облаченную в похоронную одежду красивую женщину. Люди стояли и молчали, внимательно глядя то на лежащее в открытом гробу вверх головой тело покойницы, то на священника. Слушали его последнюю речь. Когда закрывался гроб, похороны прорвало громким плачем. Могила глубокая, земля сырая, песок зарывал опущенный в глубину гроб.

– Все мы под богом ходим, что же поделаешь, раз беда такая! Успокоение одно: жить в мирской жизни тоже надо, там рай впереди страдалицы отмучавшейся, – говорил замокшей в слезах девушке, дочери умершей нечастной, Елизавете, седой старец, начальник казенного дома предварительного содержания старик Кацеблин. Елизавета плакала. На поминках Саша Меркушев сел на край стола рядом с отцом Витьки Филина, который заставил присесть к столу принесшего в дом газеты служащего типографии Петра Анохина, наливая ему из бутылки стакан.

– Пей, говорю, помяни рабу божью Ларису Дмитриевну!

Тогда Саша и Петя в первый раз в жизни пробовали с бутылки вино, пили не чокаясь в компании сидевшего рядом со скорбевшими родственниками начальником тюрьмы.

Петька часто приносил газеты в огражденный высоким забором и стоявший особняком от Бородинской улицы каменный дом предварительного заключения. Канцелярия и кабинет начальника тюрьмы обосновались отдельно от основного корпуса. Входивший в ворота тюрьмы Петька часто видел, как строгие на вид стражники выводили с черного входа корпуса одетых в черную одежду заключенных на помывку в баню – водили их в тот же основной корпус, но в дверь с другой стороны. Смотрел Петька в окна с кабинета начальника тюрьмы на коловших дрова на хоздворе узников, часто просил старика сводить его в тюремный корпус на прогулку.

– Любопытный, значит, преждевременно познакомиться хочешь, думаешь, на пользу пойдет! – отвечал начальник тюрьмы мальчишке. Все у него будет впереди…

В один из дней Саша колол во дворе дрова, потом складывал их в поленницу. А когда сложил, носил не одной ходкой круглую тяжесть в купеческий дом. Складывал поленницу у печи, снова следовал во двор за дровами, возвращался обратно, и так маршрут за маршрутом. Носил дрова по разным большим и малым комнатам, заносил полено в кабинет купца. Принеся полено, растапливал в комнатах печи, чиркал в печи спичкой огонь, который неохотно разгорался.

– Нелегкая доля, нелегкая, а деньгу заработать надо, – услышал Сашка в один из зимних дней голос курьера, разносчика типографской продукции, постарше годов на тройку, паренька Петра Анохина.