Алла Иошпе - Бочка счастья (сборник)

«Ежиха» – это имя, данное Генкой, тоже надолго прилепилось ко мне.

– Генка, нет! – говорит Ежиха.

– Уверена?!

– Абсолютно.

Так и порешили.

Потом опять звонит. Зовет в гости. Клянется-божится, что «никого» не будет. Только мы с ним. Хочет песню новую показать. Этим меня заманить легко.

Прихожу.

Действительно, песню написал для меня. «Не торопи любовь». Прелесть песня! Шлягер, как сказали бы зубры эстрадные. Уже не зря пришла.

А Генка все на часы погладывает. И, как оказалось, неспроста.

Звонок в дверь. Приходит Он. Узбек. Бледный. Нервный. Молчит. Сел в другом углу комнаты. Не смотрит на меня и не говорит ничего.

Я собираюсь уходить. Нет. Не демонстративно. Просто подумала – пора.

Он тоже встает. И протягивает мне конверт.

– Прости меня.

И все. Я беру конверт. Машинально. Кладу в сумку. Генка идет меня провожать. Когда я сажусь в подошедшее такси, Узбек уже там. В машине, сзади сидит.

Едем молча. Я вышла на своей Бронной. Он поехал дальше.

Дома я открыла конверт.

Письмо. Полностью пересказывать его я не хочу. Да и не могу.

Оно долго хранилось в нашем архиве. Я никогда не напоминала моему мужу о нем. Это был настоящий крик. О раскаянии. О любви.

Это письмо потом исчезло. Наверно, ему, восточному человеку, было неловко за тот отчаянный крик: «Ты никогда не пожалеешь, если станешь моей женой! Я все сделаю, чтобы ты никогда не пожалела! Ты будешь счастлива. Мы с тобой будем счастливы только вместе. Обещаю. Прости меня».

Ему, именно Ему, такое написать было трудно, почти невозможно. Ведь он уже был король! Он уже знал, что такое любовь и поклонение, сцена и успех! Но он это написал. Он по-настоящему переживал наш разрыв.

Я не ответила на это письмо.

Но как-то… почему-то… где-то… мы встретились…

И – все.

А сейчас, спустя почти полвека, мы сидим на нашей даче, в Валентиновке. Сегодня все голосуют за президента России, а мы отдыхаем. И мой муж вдруг находит и дает мне старое письмо Гена Шангина-Березовского. И – стихи.

Уже нет его на этой земле, нашего старого друга. А мы с мужем уже столько лет вместе. И скоро наша Золотая свадьба!

И вот – это письмо. Как привет к нашему Золотому юбилею. От легендарного Гена Шангина-Березовского:

«Стихи, написанные на музыкальный мотив, которые поразят Узбека в самое сердце, и все узнают, какой я несчастный человек.

Вот такой был наш Генка. Биолог-поэт-композитор-шутник-балагур – Ген Никифорович Шангин-Березовский.

Если бы не он, у нас не было бы многих замечательных песен.

И если б не он, мы не готовились бы сейчас к нашему Золотому юбилею.

Все это было странно. И неожиданно. Стала искать в своих компьютерных записях свой старый рассказ. И вдруг наталкиваюсь на то, что я никогда не писала и даже никогда не читала!

Откуда это? Что?!

Статья.

Судя по всему, эта статья была написана давно. После новой тогда нашей концертной программы «Распахни свое сердце». Много-много лет назад. На премьере, как стало ясно из прочитанного, находилась известный музыковед и театральный критик Наталия Ильинична Смирнова.

И вот спустя многие годы в моем компьютере каким-то образом оказалось ЭТО. Кто-то скопировал и выложил мне этот «документ». Почти научное исследование песенного творчества вообще.

Но большая часть статьи – о нас.

Конечно, немного странно читать все это сейчас, но…

Статья называется «ДЕЛАТЬ ТАЛАНТЛИВЕЕ СЕРДЦА ЛЮДЕЙ».

«В последние годы все более отчетливо обнаруживает себя процесс театрализации песни. Складывается явление, уже обозначенное как «театр песни». С устойчивыми, почти неподвижными средствами выразительности. От строго зафиксированного «лица» – до постоянно ищущих, новаторских «театров», резко меняющих не только выраженье своих «лиц», но и сам характер взаимодействия со зрителем.

Таким и явился нам в последнем концертном сезоне дуэт солистов – «Театр» Аллы Иошпе и Стахана Рахимова.

Этот дуэт пришел на профессиональную сцену из самодеятельности. Молодые певцы пропагандировали молодых авторов. Агитбригады, целина, комсомольско-молодежные стройки, Братская ГЭС, Дивногорск… Они приезжали на стройки сразу же вслед за строителями. Они несли в своих песнях счастливую, окрыленную, романтически возвышенную радость строительства новой жизни. За это любили их не только в «палаточных», но и в больших городах – свежесть их голосов отлично сочеталась со свежестью их мироощущения.

Потом песни их стали глубже. Они осваивали методику, стилистику, гармонию народной песни: среднеазиатской – узбекской, туркменской, азербайджанской – и русской. Народная песня многому научила их. Игровому, многоплановому и многообразному выражению, исповедальной манере исполнения, чуду ее «внутреннего наполнения», умению выражать метафорический смысл, находить глубину подтекстов и широту ассоциаций. Они сделали ряд поразительных открытий. «Разложили», например, на голоса туркменскую песню, которая не знала иного, кроме унисонного выражения, не только сохранив ее интонационный склад, но и необычайно обогатив ее гармоническое начало.

Народная песня научила их работать и над песней современной. Артисты стали придирчивы к текстам (только поэзия, никаких «подтекстовок»), очень внимательны к музыке. Кажется, они по-новому, как собственное кредо, услышали завет Даргомыжского «не низводить музыку до забавы. Хочу, чтобы звук прямо выражал слово. Хочу правды».

Редкостно красивый по тембру голос С. Рахимова обрел способность выражать подлинный драматизм. Лирическое сопрано А. Иошпе оказалось в состоянии раскрывать накал и пронзительность звучания до трагедии. А постижение высот трагедийности (что, как мы знаем, является признаком зрелости любого театра) открыло и новые для них жанры: наряду с балладой, исповедью, родились песни-памфлеты, песни-зонги, дуэты остроконфликтного, драматического содержания.