Сергей Грин - Ловушка для бога (сборник)

– Вы знаете, Томас, я старый человек, – ворчливо начал Самуил Осипович.

Томас в знак согласия наклонил голову, твёрдо зная, что тот хотел бы услышать опровержение. Иногда он позволял себе легонько поддеть старика.

– Так вот, я хочу прийти к Господу не с пустыми руками. Если в этом эксперименте на Атласе будет найден этот проклятый бозон Хиггса, я смогу завершить свою теорию и мне будет что сказать Богу.

– Самуил Осипович, мне кажется, что Господь всё знает о бозоне и о единой теории поля. Его ничем не удивишь…

– Шутить изволите, молодой человек! Наверное, это так. Но я, – я до сих пор не знаю, и умирать с пустотой в душе, думать, что за всю свою жизнь не сделал ничего значительного – это так мучительно. Мог, а не сделал.

– А ученики, а сотни статей, а академия?!

– Ах, бросьте! Ученики – это в школе, а здесь это коллеги, сотрудники. И каждый хочет как можно быстрее сам выбиться в учителя. А школы-то нет! Нет не только у меня. Время такое… А что статьи да академия – так это мишура. Из сотен статей – ну три-четыре вспомнить приятно. В каждой такой работе самое запоминающееся – это начало, надежда на успех, безграничный оптимизм… А потом, разочарование, падение с высот, опять мимо денег.

Томас улыбнулся одними глазами.

– Не волнуйтесь Самуил Осипович. Мы проверили детектор на моделях. Ошибок не будет.

– Мне уже написали из Женевы, что наш детектор будет принят. Осталось формальное утверждение. Хотя он малая часть всей установки Атлас, но очень важная. Не подведите старика… У вас способности экспериментатора выдающиеся. Вложитесь в это дело, как в самое важное в жизни.

– Почему так? У меня ещё многое может быть впереди…

Старик отвёл глаза от окна, которое лиловело сотнями покорных незабудок на цветнике, и рассеянно перевел взгляд на книжный шкаф, набитый старыми журналами, на портрет Эйнштейна на стене и на Томаса.

– У вас – да, но не у физики. Я много размышлял, думал… Следующие серьезные открытия потребуют гигантских усилий, на которые у людей нет в ближайшем будущем ни средств, ни такой энергетики. Будут десятилетия маленьких шажков и небольших успехов. И только…

Томас с любопытством посмотрел на старого теоретика.

Швейцария встретила Томаса сухой оранжевой погодой. Женева, как женщина слегка за тридцать, хотела нравиться всем, и молодым и старым, богатым и не очень. Напоказ были выставлены разноцветные игрушечные домики старого города, стеклянные витрины бутиков, приглашавшие войти в недоступный заурядным людям мир миллионеров, синеватые от чистоты улички с крошечными изумрудами аккуратных деревьев и, конечно, набережная озера, где каждый понимал, что он попал в промежуточную станцию между обычным миром и раем на небесах.

Маленькое кафе, мимо которого проходил Томас, обольстило его нежными запахами круассанов и, усевшись за крошечный столик на тротуаре, он заказал лёгкий завтрак. Щекастый и пахнущий всеми запахами кухни официант принес на подносе всё то, что было в конфликте с тонкой талией, и остановился у стойки, меланхолично переводя взгляд с одного утреннего посетителя на другого. Вернувшись в отель, Томас взял ноутбук, вызвал такси и поехал в пригород Женевы, где на склоне зелёного пологого холма разлеглись несколько зданий европейского центра ядерных исследований. Юркий жёлтый автобус довёз его до офисного корпуса, и Томас окунулся в суету обязательных визитов, знакомств с немногочисленными новичками и договорённостей о рабочих переговорах. Большое офисное здание было разделено на несколько отдельных залов и многочисленные небольшие кабинеты. В этом пчелином улье науки, в каждом маленьком соте сидели рабочие пчелы, увлечённо наполняющие медом большие экраны мониторов. Почти весь день ушел на переговоры, когда Томас, наконец, добрался до кабинета Майкла Стронберга, с которым хотел обсудить работу всей его группы.

Перед кабинетом Майкла жалобно и неловко стоял невысокого роста коренастый молодой мужчина. Темные волосы, синеватая, чересчур современная щетина на подбородке, искренняя преданность в глазах и длинные, ниже колен цветастые шорты. Весь этот нелепый вид принадлежал Артуру, теоретику из Армении, давно знакомому Томасу по прежним встречам на конференциях. Пристрастие армян к звучным иностранным именам выразилось в Артуре во всех мыслимых противоречиях. В отличие от тёзки короля, Артур не любил никаких конфликтов: ни физических, ни эмоциональных. Был доверчив и частенько подпадал под влияние чьей-то идеи, которая казалось ему гениальной, и так же часто разочаровывался. Потом ругал себя нещадно, был изгоняем из очередной группы, но чудесным образом снова появлялся в составе новой международной команды и таким образом побывал почти во всех крупных исследовательских центрах мира.

– Здравствуй, Артур!

– О, здравствуйте, Томас Андреевич! Как я рад вас видеть!

– А ты что здесь делаешь?

– Работаю в команде Майкла уже полгода.

– У тебя контракт?

– На три месяца. Сегодня заканчивается второй срок.

– Продлили?

– Не знаю, – кисло ответил Артур. – Три месяца назад тоже ничего не было известно до последнего дня. Вот и сегодня, уже скоро конец рабочего дня, а я не знаю… Майкл сказал «жди». Второй час жду.

Томас улыбнулся. Он знал эту манеру западных менеджеров томить подневольного сотрудника до последнего, чтобы тот настрадался ожиданием и всей своей неуверенной душой почувствовал могущество человека, дающего радость или печаль.

Дверь открылась, и из кабинета показался Майкл. Увидев Томаса, он громко воскликнул по-английски:

– Ну, наконец! Ты долго до меня добирался!

И тут же окрысился на Артура:

– А ты чего здесь стоишь?

– Так вы сами сказали… У меня ведь контракт закончился…

– Иди работать!

– Спасибо, Майкл, – с подозрительной слезой в голосе запинаясь, вымолвил Артур. Видно было, что ему хочется благодарить и кланяться, кланяться и благодарить. Но уже некого. Стронберг поманив Томаса рукой, исчез в своем кабинете.

Немного помявшись на месте, Артур радостным слонёнком затопал по широкому коридору в соседнее помещение.

Томас познакомился с Майклом несколько лет назад. Высокий, худощавый и элегантный англичанин, полное совпадение с описаниями английских джентльменов в классической литературе, он начинал работать физиком в Англии, продолжил в Брукхейвене под Нью-Йорком, а потом перебрался сюда, в Женеву, где десяток лет не быстро, но неуклонно поднимался по ступеням иерархической лестницы.

После обычных коротких обязательных фраз о дороге, здоровье и погоде, они начали осторожный разговор о главном:

– Томас, многие против твоего детектора.