Сергей Грин - Ловушка для бога (сборник)

Он научился собирать свою внутреннюю энергию и направлять её вовне, соревнуясь с молниями, которые полосовали небо ежеминутно. Но вид оживших на мгновение от его ударов осколков скал не приносил удовольствия. Примитивность окружающего мира раздражала его. То, из чего состоял окружающий мир, удивляло простотой и однообразием внешнего вида и титанической энергией внутри. Даже вулканы взрываясь и выплевывая из себя раскалённую, будто живую лаву, в конце концов остывали и становились холодными и неподвижными. Это противоречие внутренней кипящей жизни и мёртвой наружности материи подталкивало его разрушить этот барьер, отделяющий его живого и вечного от вскипающей только на мгновение и тут же умирающей планеты.

Он взялся склеивать, раздирать это однообразие, как бы слагая свой образ из мертвых снаружи, но огнедышащих внутри мельчайших частиц, видных ему во всей их удивительной красоте. Вечная однообразная жизнь не знает времени, и он склеивал и скручивал атомы в молекулы, молекулы – в пучки длинных прочных нитей, словно собираясь соткать невидимое покрывало жизни. Наконец, проснувшийся в нём творец был обрадован еле видимым маленьким безобразным чудовищем, которое двигалось и жило по его воле. Озадаченный этим творением Томас с ещё большим упорством соединял, развязывал, склеивал невидимой энергией своего тела кирпичики материи и, наконец, в миллионах мест поплыли к свету, к солнцу созданные им микроскопические жизни. Пришёл смысл бытия на этой планете. Ничего интересней, увлекательней этой работы Томас не знал за все предыдущие нескончаемые дни на этой планете. Жизнь разнеслась повсюду, и Томас был её родителем, её хозяином. Тысячелетний опыт подхлёстывал и увлекал. Миллионы существ жили рядом с Томасом. Они уже плавали, летали, ходили, а он всё не мог наиграться этим чудесным даром – создавать жизнь. Это были лучшие годы его жизни. Как ребенок, не наигравшийся в детстве, он бесконечными часами наблюдал за миллионами живых зверьков, потом тасовал молекулы и атомы как игральные карты и со жгучим любопытством наблюдал, что из этого получится.

Миллионы лет пролетели как один день, и планета стала живой в каждом её движении. Она стала частью его самого. Он испытывал к ней странное неизвестное ему чувство. Это была любовь. Каждое существо этого чудесного мира черпало свою способность летать, ползать, плавать из безграничных глубин сознания самого Томаса. Он был сосредоточием этой жизни, её центром. Уйди, исчезни Томас – и всё живое беспомощно остановится, упадет на лету, собьётся в клубок в смертельном неумении и погибнет, оставив планету в начальном её хаосе.

Звёздное небо по-прежнему притягивало его своей неведомой тайной, пока еще недоступной ему, но уже готовой открыться – и вдруг оно стало недоступной ему. Даже если его, теперь уже возросшей, огромной силы достанет, чтобы оторваться от этой планеты – он уже сам не сможет её бросить. Он стал пленником этой планеты и жизни, которую создал здесь.

Звонок будильника вытряхнул Томаса из остатков тягучего сна. Утро уже играло солнечными лучами беззвучную увертюру ясного, почти беспечного дня. Оставалось обменяться базами данных с несколькими группами экспериментаторов, уточнить последние данные по геометрии установки и тогда останется время на неизбежный и томительный поход по магазинам в поисках подарков московским друзьям и знакомым.

Только совершенно бессовестный, но практичный человек способен накупить одних и тех же безделушек в одном магазине и потом, таясь, чтобы не увидели другие претенденты на презент, раздать их, приговаривая: «Вам – совершенно уникальную вещь. Случайно увидел в магазине…» Всех остальных путешественников ожидают муки творчества, сравнения цветов и оттенков подарков и мучительные, но почему-то бесплодные воспоминания об оттенках волос знакомых женщин и любимых напитках настоящих мужчин. Первая часть программы дня была исполнена легко и с удовольствием, вторая – неоднократно изругана за отсутствие фантазии у местных ремесленников и сетованиями на произвол промышленников, гоняющимися только за тиражом и прибылью.

Затолкав коробки и коробочки в раздувшийся от самомнения чемодан, Томас поужинал в ресторане отеля, позвонил в аэропорт, уточняя время вылета, заказал на утро такси и завалился спать в полной уверенности хорошо прожитого дня.

Самолет погудел животом, придержал колеса, и как курица от машины, бросился от аэропорта, всё убыстряя и убыстряя свой бег. Поднявшись в воздух, он сделал полукруг, как бы оглядываясь на оставшуюся внизу Швейцарию и, опомнившись от недавней суетливости, тихо заурчал моторами, демонстрируя пассажирам солидность и надёжность. Постепенно облака стали закрывать виднеющиеся внизу игрушечные деревеньки, города и весёлые рощицы и, наконец, белая ватная пелена закрыла быстро ускользающий внизу мир, прижимаясь все ближе и ближе к самолету. И вот на этой рыхлой пелене появился крест летящего самолета. Это означало, что скоро Москва и вечно пасмурная московская погода.

Аэропорт быстро выбросил Томаса из своего аквариумного тепла на площадь, где набычившиеся мужчины, придвигаясь к Томасу, серьёзно спрашивали: «Такси не надо?» Москва встретила обычными пробками, и таксист гнал машину, спотыкаясь о каждую резким тормозом, дипломатично бурча ругательства одними губами. Лифт, ключи от квартиры, теплый душ и ленивое безмятежное лежбище на диване.

– Как тебе не стыдно! – звенел в трубке негодующий голос Вики.

– Здравствуй, моя дорогая! – только и успел вставить Томас.

– У меня есть женская гордость. И я никогда, слышишь, никогда не звоню мужчинам первой!

– Но ты же звонила мне в понедельник перед отлетом, – лукаво проговорил Томас.

– Это не считается. А ты наверняка два или три часа как приехал из аэропорта и до сих пор мне не позвонил, не сказал, что ты уже в Москве!

– Я только что распаковал чемодан и наслаждаюсь видом подарков, которые я привез тебе из Женевы.

– Правда? – смягчился голос Вики.

– Но через минуту я должен уехать в институт, а завтра мы с тобой поедем в Останкино. Помнишь, я говорил тебе перед отъездом?

– Не может быть! Я не верю тебе! Все мужчины обманщики…

– Нет, не все. Я заеду за тобой завтра утром в десять.

– Милый! Я целую тебя сто тысяч раз! – и трубка разразилась громким чмоканием.

Утром следующего дня Томас и Вика шли по длинным коридорам Останкино. Вика отчаянно волновалась и поминутно спрашивала Томаса:

– Ну, как я?

На что он невозмутимо отвечал:

– Как всегда великолепна. Не волнуйся. Сначала мы побываем у Антоши, а потом встретимся ещё с другими людьми.

– С кем, с кем, скажи мне! Не томи меня! Я волнуюсь, и, кажется, сейчас упаду в обморок.